Троглодит
Шрифт:
Заинтриговал слушателей дед дальше некуда и замолчал на самом интересном месте. Мужики вокруг него столпились плотнее. Недоверчивые возгласы перебивались – льстивыми:
– Варламыч, ты оказывается еще и князь?
– О…хо…хо!
– А мы не знали!
– Варламыч, дорогой, как ты насчет пятидесяти грамм, кристалловская! Уважь!
– Или коньячок предпочитаешь? Шустовский!
Дедок не заставил себя долго упрашивать.
– Ну, если Шустовский!
Пропустив за здоровье окружающих небольшую стопку, он озорно блеснул глазами.
– Вас, я так понимаю, клады заинтересовали. Только не торопитесь вострить лыжи, если хотите остаться живыми, а
Дед поискал глазами чашника, налившего ему небольшую стопку, и попросил повторить приятную процедуру. Его распоряжение моментально выполнили. Варламыч вытер усы и начал свой диковинный сказ:
– Петушок пропел, курочка снеслась, так моя история, брате началась. Давным-давно это было, когда у меня в спине еще не ныло. Году в девятнадцатом, когда красные стали повсеместно побеждать, мой отец с матерью решили навсегда уйти за границу, только подались не на юга, а на северо-запад. Решили под видом крестьян пробраться лесами на Запад. Купили телегу, сложили драгоценности в большую корзину, положили в деревянную люльку меня, младенца, посидели на дорожку, и тронулись в неблизкий путь. Выбирались они не Стромынским трактом, а предпочитали малоезженые глухие дороги. И нужно же было так случиться, за Большими Кабанами им встретился продотряд. Шесть подвод, десять бойцов, комиссар в кожаной куртке. Мимо проехали уже почти бойцы, когда с последней подводы на которой сидел комиссар, кричат:
– А ну стой! Кто едет?
Ну, мой отец их и спрашивает:
– Чем обязан?
Белую кость разве спрячешь в лохмотья? Спесь и барские замашки, холеное лицо, прямой взгляд, они так и прут наружу. Да еще мой отец постукивает вместо стека кнутом по голенищу сапога.
– Чем спрашиваешь, князь обязан? Да ничем! Наряд уж больно странный у тебя! Неужто, в коммуну записался?
Узнал моего отца спрыгнувший с телеги комиссар. Да только не на того напал. Через пол минуты и комиссар, и красноармеец барахтались в кювете, а мой отец погонял лошадей и отстреливался. Сзади тоже раздались выстрелы, все шесть телег развернули в обратную сторону, и началась погоня. Нынешние гонки на автомобилях разве можно сравнить с тем временем? Мать держит люльку чтобы я не выпал, отец, как Ганнибал встал на передке, ветки хлещут по лицу, над головою свищут пули.
Ушел бы от погони отец, хорошие кони у него были, да только на развилке свернул не туда. Повернул он по ошибке налево, к Большим Кабанам. А там тупик. Когда влетел в село, то спросил аборигена, куда дальше дорога ведет? Тот отвечает: «Никуда! В Прорву, в болото. Гиблое место там».
Не успел он подумать, что делать дальше, как на край села вылетают красноармейцы. Отец и погнал лошадей к болоту. Спрыгнул с телеги, приказал матери затаиться в кустах, а сам схватил люльку и с нею по кочкам. Мать не хотела меня отдавать, но он ее убедил, что я своим криком ее выдам. А меня действительно так растрясло на ухабах, что я орал не переставая. Отец может быть, далеко и не забрался бы, но ему постоянно приходилось перепрыгивать с одной уходящей под ногами кочки на другую. Когда часа через два он выбрался на относительно сухой берег, и упал в траву, то увидел, что из кустов на него смотрят раскосые человеческие глаза, человек одет в шкуру и целится в него из лука.
Отец, потом говорил, что от смерти его спас я. Дикие люди, живущие на острове посреди непроходимых болот, никого из пришельцев не оставляли живым. Но когда они услышали крик младенца, то подумали, что отец не лихой человек, а сам гонимый и не может сделать им ничего плохого. Так, в младенческом возрасте, я попал к одичавшим людям.
Дед, почище телевидения на самом интересном месте делал рекламную паузу. Даже мы с Данилой, чтобы не пропустить ни одного его слова из дальнейшего рассказа, постарались протиснуться вперед. Тысячи вопросов зароились у слушателей в голове.
– Варламыч, так это были дикие люди, или случайно, вроде вас с отцом туда попавшие, и потом одичавшие?
– А как ты смог оттуда выбраться?
– Да, помолчите вы ради бога!
– Варламыч! Мы слушаем тебя!
Насладившись всеобщим вниманием, старик стал дальше рассказывать.
– Рожа за кустами исчезла. Отец постоял, подумал и двинулся вглубь острова. Смотрит, посередине острова стоит длинная изба, по архитектурным достоинствам больше похожая на сарай. Вход в нее занавешен пологом из лосиной шкуры. Изба наполовину ушла в землю, а внутри разделена на две части, одна – женская, куда имели доступ только матери с детьми, и вторая – общая, где толокся остальной народ. Все это отец узнал потом, а пока он стоит на поляне перед этим почернелым от времени строением, а на него, вооруженные луками и рогатинами враждебно смотрят несколько особей мужского пола с раскосыми глазами.
– Честь имею, князь Багрятинский! – в шутку сказал мой отец, который понял, что попал из огня в полымя.
– Конязь! Конязь! – обрадовано воскликнули охотники, опустили оружие, поклонились и залопотали с ним на непонятном языке. Отец обрадовался тому, что они не первобытные каннибалы, а волею случая оторвавшиеся от человеческой цивилизации вполне разумные люди. Он немного успокоился и показал на меня, жестами предлагая напоить и накормить меня. На крик одного из мужчин, из избы-сарая вышла Гульчатай.
– Ну, ты дед и заливаешь на старости лет!
– Скажи еще, в шелковых шальварах вышла!
Варламыч совершенно не обиделся на ехидную реплику.
– Представьте себе, – ответил он, – Гульчатай вышла в шароварах, только не в шелковых, а в кожаных. Глянула она на моего отца долгим, долгим, продолжительным взглядом и забрала меня вместе с люлькой. А потом у них начался пир. Охотники убили оленя, зажарили его, и стали угощать отца самыми лакомыми частями оленьей туши – печенью и сердцем.
Варламыч на минуту замолчал.
– Дед! А почему ты там прожил только десять лет?
– Варламыч! Ты про клады, обещал рассказать!
– А что это за люди были?
Нетерпеливые возгласы остались без ответа. Дед пропутешествовал по времени и потерялся в своем далеком прошлом. То ли порыв ветра, то ли ностальгия по далекому детству, выжали из старческих глаз скупую слезу. Варламыч не стал стесняться ее, а просто сказал:
– Спрашиваете, что это за люди были? Отец узнал у них. Это были потомки баскака Эльчибея, который собирал на Руси дань во времена татаро-монгольского ига. Побил их и загнал на этот остров пьяный воевода Борис Рваное Ухо. Женку у него увели.
– Неужто Гульчатай?
– Нет! Устиньюшку! Поняли тогда несколько оставшихся в живых монгольских воинов, что если уйдут отсюда, то перебьют их на обратном пути окончательно. Дороги везде перекрыты, воевода трезвый, злой! Да и стимул у них был остаться. Собранная дань с ними была, можно было подождать, пока Мамай в ящик сыграет, и по-тихому приватизировать ордынское добро. Кто их станет искать? И в то время ушлые и вороватые были. Только сами себя перехитрили. Застряли на двадцать поколений на этом острове, пока с ними беда не приключилась.