Троица. Охотники на ведьм
Шрифт:
Якоб выждал какое-то время в молчании, а потом на его лице появилась широкая улыбка во всю челюсть.
– Но у меня есть для вас добрые вести, дети мои! – возвестил он громогласно. – Пока мы здесь молимся Господу нашему, магистр нашего ордена прямо сейчас борется за наше право сражаться с дьяволопоклонниками по всей Империи, чтобы очистить ее от скверны и порока, в котором она тонет. Наша борьба с нечистью скоро станет официальной. Скоро нам не нужно будет прятаться, тратить время и средства на тайную слежку и обходить законы властей. Я обещаю вам, что скоро мы добьемся того дня, когда малефики и колдуны содрогнутся
По толпе монахов, послушников и охотников разнесся восторженный гул. Даймонд обернулся через плечо и смерил эту толпу фанатиков презрительным взглядом, впрочем, все смотрели на инквизитора и этого никто не заметил.
– На прошлой неделе мы потеряли еще двоих братьев, – добавил Якоб, прискорбно опустив глаза, – да примет Господь их души! Давайте вместе помолимся за упокоение их в царствии небесном.
Когда паства разошлась из капеллы по своим делам, Якоб вновь вызвал Даймонда в свой кабинет на вершине башни. Даймонд, который как раз собирался поупражняться в стрельбе из лука, был этому совсем не рад, но у него не было иного выбора, кроме как нехотя плестись по ступеням винтовой лестницы, ведущей к кабинету инквизитора.
Как только Даймонд вошел, он сразу почуял, что что-то не так. Лицо Якоба, такое свежее и доброжелательное на проповеди, теперь было омрачено и даже как будто постарело на парочку лет. Он наверняка провел несколько бессонных ночей после той злополучной пытки купца Альберто Орсини, но не желал идти на покой, продолжая заниматься насущными делами. Бумаги на его столе за эти дни только прибавилось. С позволения инквизитора Даймонд уселся на стул напротив и сложил руки на груди, приготовившись внимательно слушать.
– У нас проблема, – начал Якоб без промедлений. – Орсини умер, так и не дав признательных показаний. Наше дело сильно осложнилось, но оно еще не обречено на неудачу.
– Честно говоря, я ничего не знаю об этом деле, да и не особо желаю знать подробности, – сказал Даймонд. – Просто скажите мне, как я могу помочь решить проблему, и я это сделаю без лишних вопросов.
Тонкие губы инквизитора растянулись в улыбке, но его взгляд вдруг стал строгим и холодным. Он не любил, когда его так бесцеремонно прерывали подчиненные и указывали ему что говорить, а что нет. Но к Даймонду он относился по-особенному, а потому лишь терпеливо объяснил:
– Если ты хочешь стать моим викарием, сын мой, ты должен слушать и запоминать каждое мое слово. Я и сам не люблю посвящать своих охотников в подробности, так как считаю, что это может помешать выполнению их священных миссий. Но в случае с тобой я забуду об этом правиле. Ты должен быть в курсе всех дел, которыми занимается орден. Пока у тебя есть такая возможность, слушай.
– Прошу прощения, мастер, я виноват, – Даймонд склонил голову.
Инквизитор удовлетворенно кивнул и продолжил.
– Как ты мог догадаться, купец нужен был нам живым, чтобы написать признание, изобличающее его семью в грязных пороках и грехах, что стало бы основанием для подачи этого дела на рассмотрение в суд. Простого ведовства тут было бы недостаточно. Власти выносят слишком мягкие приговоры колдунам и ведьмам. Так бы нам не удалось отправить всю семейку на тот свет. Поэтому я запланировал обвинить их в чем-то большем, – он как-то дергано и неловко подвинул к себе кувшин с вином и торопливо наполнил кубок. – Супружеская неверность, мужеложство, совокупление с животными… список грехов, за который судья отправит семейство Орсини на костер, можно продолжать хоть до самой ночи. Но теперь глава семьи мертв, а признание он так и не написал.
Якоб внезапно замолчал и уставился куда-то сквозь Даймонда. В кабинете повисло молчание, которое охотник осмелился нарушить первым.
– Я думал, что с судьей у вас все схвачено. Разве вы велели мне убрать прошлого судью не для того, чтобы посадить на открывшуюся вакансию своего человека?
– С судьей – да, – ответил инквизитор, вернувшись к реальности. – Но не с адвокатом. У дочери купца есть жених, некий пижон из Вены по имени Мартин Мюллер. Адвокаты нынче уважаемы властями, даже имеют места в городских советах и вполне могут замолвить свое слово. Однако при том списке обвинений, что мы представим в суд, ни один адвокат в своем уме не возьмется защищать родичей Альберто Орсини. Но только не Мартин Мюллер. Он как раз таки не отступит ни перед чем, лишь бы защитить свою любимую невесту.
– Справедливое опасение, – согласился охотник. – Но ведь списка обвинений не будет, потому что купец мертв и его признания нет. Ведь так?
Инквизитор наконец пригубил из своего кубка, его черты сгладились, напряженное лицо немного расслабилось.
– Мы достанем это признание! – он хлопнул ладонью по столешнице и громко рассмеялся. – Близкий друг Орсини, граф Стефан фон Шеленберг любезно согласился предоставить нам свою переписку с Альберто, которую они время от времени вели, не имея возможности встретиться. Также он был добр передать нам фамильную печать Орсини, чтобы мы могли подделать показания самостоятельно. Я располагаю парочкой талантливых писцов, которые уже принялись за изучение почерка и стиля купца на примере его писем. Прямо сейчас они практикуются в библиотеке нашего монастыря. Они назвали срок в одну неделю, прежде чем смогут подготовить окончательный текст. Может, они справятся и раньше, кто знает…
– Хорошо, но тогда в чем же проблема и зачем вы за мной послали? Только для того, чтобы рассказать мне все это?
Якоб отрицательно покачал головой.
– Хотелось бы мне, чтобы все было так просто, сын мой! Однако даже искусная подделка – это далеко не настоящее признание. Граф, конечно же, помог нам составить текст, зная характер и манеры своего друга, но воссоздать все в точности не под силу даже нам. Если Мартин Мюллер встанет на защиту подсудимых, то даже купленный судья не сможет помочь нам в этом деле.
– Думаете, что простой адвокат сможет пойти против инквизиции? – недоверчиво изогнув бровь, спросил Даймонд.
– Граф фон Шеленберг считает, что всенепременно. И хотя, с одной стороны, это дало бы нам возможность обвинить в ереси и самого Мюллера, но с другой, он слишком хорош, чтобы мы могли пойти на подобный риск. Он поднимет все свои связи и станет яростно бороться за честь любимой женщины, перевернет все доказательства обвинения и, в конце концов, либо сведет все наши усилия на нет, либо, в лучшем для нас случае, значительно смягчит наказание. Но даже такой исход для нас неприемлем.