Тролльхеттен
Шрифт:
— Убью! Убью! Убью! — в исступлении выкрикивал Николай, он дергал ногами, единственная цепочка туго натянулась, но, вместе с тем, прочно удерживала своего пленника.
В конце концов, он устал. Перестал бросаться вперед и тяжело осел на матрас, залившись горючими слезами. Стрый справа пребывал в полной прострации.
Охранник осторожно подошел к плачущему Пиночету и забрал утку. Посмотрел укоризненно:
— Плохие, — сказал он, — я так и знал, вы плохие.
Пиночет всхлипнул и сквозь слезы выдавил:
— Мрфин… ну пжалста…
— Нет, — качнул головой охранник, этот
— Псих, — тихо молвил Стрый, — полный псих…
С все той же, как приклеенной, ухмылкой тиран в камуфляже повернул старенький черный выключатель и погрузил комнатушку во мрак. В кромешной тьме раздавались всхлипывания Пиночета да мощное дыхание этого ненормального. Потом на миг открылся светлый проем — дверь. Силуэт охранника вырисовался в нем и замер:
— Посидите, — произнес он, и в голосе его уже не было смеха, — в темноте все черно, но видения там цветные.
Хлопнула дверь, оставив их в темноте.
Васютко еще некоторое время хмыкал, а потом затих, широко открытыми глазами глядя во тьму. И действительно, он начинал что-то в ней видеть!
Демон внутри него уже разволновался не на шутку, требовательно цеплялся коготками за позвоночный столб и уверенно лез вверх, к мозгу. Потому что любой, имеющий дело с наркотиками, индивидуум скажет вам: в ломке самое страшное — не телесные страдания.
В тишине и темноте лишенное внешних раздражителей сознание воспринимает галлюцинации в десять, нет, в сто раз сильнее. Шепот из затемненных углов, что-то касается мигом вспотевшего лба. Шорох. Что там происходит в лишенной света комнате?
— Ползут! — простонал Стрый, — они ползут к нам!
Все встало на свои места — комната была полна пауков! Огромных, с ладонь, с толстыми, покрытыми густой колючей шерстью лапами. Их маленькие глаза-бусины отлично видели в наступившем мраке.
— А-ай… — простонал Васютко и задергался, стремясь отползти подальше от надвигающегося черного многолапого полчища.
Но куда ползти, если позади тебя стена? Пиночет чувствовал, как первая тварь касается его ноги, забирается на нее и медленно ползет вверх. Ясно, что ее цель — лицо. Такие твари любят начинать с лица. Холодная, тяжелая тварь, а на лапках острые коготки, которые прокалывают штанину и впиваются в тело.
— Не-е-ет! — дико заорал Пиночет, подняв голову туда, где должен быть потолок.
Но потолка не было. Было черное звездное небо. Мириады острых колючих звездочек, которые холодно смотрели с появившегося небесного свода. Вот одна из звезд становится ярче, она растет, принимает некую форму — форму птицы с резко очерченными кожистыми крыльями. Глаза полыхают оранжевым, лапы кончаются грязными, покрытыми пленкой гниющего мяса, когтями. Да и не птица это — демон. Страшная потусторонняя тварь. Пиночет закрылся руками и зажмурил глаза, да разве убережешься таким образом, лежа под открытым небом.
Почувствовал, как демон тяжело опустился на землю рядом. Тяжелый запах зверя, вонь мертвечины. Острый, покрытый иззубринами, клюв ткнул в безвольно лежащую правую руку. Острая боль, Николай закричал, поднес ее к глазам и в звездном свете сумел разглядеть, что руки больше нет — только распухший багрового цвета обрубок.
— Съем тебя! — сказал демон чудовищно низким голосом, словно искусственно пониженным октавы на две, и снова клюнул, на этот раз вторую руку.
Так больно, но это не самое страшное. И даже демон — это не самое страшное, потому что есть еще бездна. Николай только сейчас понял это. Звездное небо — никакое не небо, это бездонная пропасть с огоньками на дне. А он лежит на отвесной скале, а на ней нельзя лежать, и поэтому он падает, падает, пада…
Чувствуя, как его обвивает обжигающий ветер, Пиночет дико заорал, потому что понял еще кое-что — не все пропасти кончаются дном, в некоторых падение продолжается вечность. И она прошла эта вечность. Потому что, как ни странно это звучит, даже вечности в этом мире имеют свойство заканчиваться. Было тяжело. Была боль, и все новые и новые галлюцинации, как черные стервятники, атаковали разлагающуюся плоть его мозга. Иногда они отступали, эти птицы с грязными, несущими множество болезней, клювами, и тогда Николай понимал, кто он и где находится. Но чувства его были притуплены, глаза ничего не видели. Как-то раз он очнулся и понял, что в комнате горит свет. Это его совершенно не обрадовало, потому что стало видно, что над ним стоит охранник, а на лице его прямо на глазах вырастает черная шерсть. Он что-то говорил и смеялся, и Пиночет ему даже что-то ответил, прежде чем скользнуть в темноту — на этот раз, свою собственную. Перед очередной отключкой он еще с вялой иронией подумал: как забавно выглядит охранник с этой физиономией, которую сознание Николая наделило такими волосами.
«Да он волколак! — крикнул он про себя. — Вампир!»
В его нынешнем мире — мире болезненных грез, такие мысли были вполне естественными.
В глубине души он все еще надеялся, что кто-нибудь их спасет и принесет морфин.
Но чуда не случилось, и они прошли через полный цикл мучений. Эдакие метафизические девять кругов ада — от полной зависимости до полного физического освобождения. Такого не было давно, очень давно, может быть, не было вовсе? Пиночет не помнил. Трудно что-то вспомнить, когда мимо тебя течет вечность.
На закате пятого дня их пленения все закончилось. Мужественный, в отличие от сознания, организм, с упорством камикадзе избавляющийся от накопившегося в жилах яда, мог считать себя свободным. Сознание же осталось в плену.
Николай очнулся в состоянии только что воскрешенного зомби и некоторое время мог только лежать без движения и смотреть в потолок (свет снова горел). Какое-то время спустя пленник приподнялся и принял сидячее положение. Состояние было аховое, и спроси у Васютко ранее: может ли человек в таком состоянии быть живым, — тот только бы рассмеялся в лицо.