Трон Исиды
Шрифт:
А Аполлонию нужна жена, и не обязательно Диона. И она сделала свой выбор — уехала; оставив старшего сына с отцом, а младшего забрала с собой; кроме того, она получила в собственность этот дом, и теперь была абсолютно свободна в своих поступках.
Да, у него есть основания полагать, что она принадлежит только самой себе. Аполлоний никогда не понимал ту часть ее сущности, которая не была обыкновенной женщиной из Александрии. Муж считал, что она холодна и безжалостна и выдает свои прихоти за божественную волю. В магию он не верил, в великих богов… нет, тоже не верил.
И вот теперь Аполлоний снова стоит перед
— Так ты оставишь Тимолеона с нами? Его образование… занятия…
— Он будет заниматься с наставником царевича, — ответила Диона, и это был достаточно весомый аргумент. — Мы уезжаем, Аполлоний, тебе не удастся нам помешать. Оставь меня, сделай милость. Мне пора готовиться к отъезду.
Возможно, она оскорбила его достоинство, однако ее это мало беспокоило. Он поворчал немного, но в конце концов ушел.
Оставшись в одиночестве, она опустила голову на руки — разболелась все-таки. Зато теперь она свободна и может ехать куда пожелает, куда прикажет царица или богиня. И сына возьмет с собой.
Тимолеон был единственным человеком в доме, кто не боялся получить от нее взбучку.
— Мы поедем на корабле? С моряками? Как ты думаешь, сумею я поднять паруса? А весло мне подержать дадут?
— Надеюсь, что нет.
Тимолеон не слышал; он уже вприпрыжку бежал похвастаться всем своим друзьям, что он — да-да, он — будет моряком!
Диона вздохнула и улыбнулась. Вещи собраны, последние распоряжения слугам отданы: всем кроме Гебы, та везде следовала за своей госпожой. Солнце еще не встало, за окнами было темно. Утром царица отплывает в Тарс.
Когда взошло солнце, корабль уже бороздил морские воды. Египетские суда неслись со скоростью ветра; пурпурные и золотые паруса раздувались на мачтах. Гребцы молили облегчить их тяжкий труд. Огромный царский корабль плыл в окружении судов поменьше. Блеск роскоши на них здесь, далеко от земли, на расстояний месяца пути от Александрии, несколько потускнел: скамьи покрыты циновками из тростника с берегов Нила, на матросах простые юбки, а на иных и совсем ничего. Пассажиры бездельничали в своих комнатах, иногда выходили на палубу и, перегнувшись через борт корабля, наблюдали, как пенятся рассекаемые веслами волны, или отдавали дань морским богам.
Диона никогда не страдала морской болезнью и искренне жалела молоденького, изысканно одетого придворного — бедняга уже не первый час стоял перегнувшись через борт. Последние несколько дней он практически ничего не ел, но лучше ему не становилось. По-видимому, что-то в нем не понравилось морским богам.
— Знаешь, — сказал его друг с бессердечностью здорового человека, — тебе так плохо, потому что ты вышел на берег на Кипре. Только оставаясь в море, можно избавиться от морской болезни. Не выходи на берег пару месяцев, и тебе снова захочется жить.
Несчастный, похоже, готов был убить советчика, но у него не хватало сил. Его мучитель со смехом удалился. Диона подошла и обхватила голову мальчика руками — милость, которую он не оценил. Она не стала сообщать, что пытается помочь посредством магии. Конечно, этого недостаточно, чтобы смягчить гнев к нему морских богов, однако кое-что ей удалось: он оторвался от борта и добрел до своей каюты, где жил вместе с другими евнухами, и почти сразу заснул. Когда он проснется,
— Утром мы достигнем устья Сиднея! — провозгласил неизвестно откуда возникший Тимолеон: коричневый от загара, совершенно голый и чистый лишь потому, что только что нырял с верхней мачты в море. Руки его покрылись мозолями, ноги — волдырями, однако он был совершенно счастлив. — Потом наше судно поднимется вверх по Сиднею и встанет на якорь в Тарсе. Уж там мы покажем этим кровавым римлянинам, как надо относиться к Египту.
— Ну, ты-то не сможешь показать им свою загорелую попку, — пошутила Диона. — Мы будем достаточно далеко от них. И не забывай: ты уже взрослый, благородный господин, а не сопливый щенок.
Сын явно смахивал на заговорщика. — Диона слышала, как один из моряков рассказывал ему что-то о мятежах. Она никогда не думала, что царский матрос может обладать таким красноречием.
— Да, мама, — сдержанно произнес Тимолеон.
Такая покладистость была, судя по всему, следствием его общения с моряками. Они благоговели перед Дионой: поскольку, в отличие от Аполлония, почитали богиню и всем сердцем верили в магию.
Диона только радовалась, что хоть кто-то нашел способ урезонить озорника. Неплохо бы при случае оставить его на время с моряками. Однако, что бы ни думал его отец, она имела некоторое представление об ответственности перед положением в обществе. Может быть, став взрослым, ее сын и откроет в себе призвание капитана, но простым матросом не станет никогда.
— А Клеопатра страдает морской болезнью? — поинтересовался вдруг мальчик.
— У царицы не бывает морской болезни. Она в своей каюте вместе с Цезарионом.
— Вот уж кому плохо, так это Цезариону, — рассуждал Тимолеон. — Ведь он римлянин, хотя и на половину. Римляне хотят править миром, а с морем не уживаются. Гиджес сказал: это проклятие. — Гиджес был одним из его новых друзей, огромный нубиец с медным кольцом в ухе. Диона была в ужасе, увидев такое же кольцо в ухе Тимолеона. — Гиджес говорит, что римляне ненавидят море, а море ненавидит их. Вот почему они хотят заполучить наши корабли: мы-то не прокляты морем.
— А откуда ты знаешь, что им нужны именно наши корабли?
— Это всем известно.
— Что ж, возможно. Правители еще и сами не представляют, что намерены совершить, а их замыслы уже перестают быть тайной. Магия магией, но люди, все вместе, составляют гораздо более реальную силу, чем целый храм жрецов и предсказателей.
Она глубоко вдохнула воздух, пропитанный солью, солнцем и морем, коснулась руками теплого борта корабля. Позолота защищала нижний слой обшивки, сплетенный из тростника, одновременно и колючего и гладкого на ощупь. Стебли тростника еще помнят Нил, величественную медленную реку, источник жизненной силы и магии для Египта. Сейчас в море, на борту корабля, Диона была далеко от Египта, но по-прежнему оставалась его частью. А в Риме, в этой холодной чужой стране, где с ней были и царица, и богиня, сила покидала ее. Здесь же была ее родина, и, ощущая, как солнце греет кожу, а ветер треплет волосы, она, могущественная Диона, черпала магическую силу из досок под ногами — кедровых досок из Ливана, соединенных тростником, наполненным духом Египта, — и волшебный поток энергии устремлялся молитвой к небу, к солнцу.