Тропа барса
Шрифт:
— Это был не сон.
Маэстро усмехнулся, пожал плечами:
— Кто из людей столь прозорлив, чтобы отличать сон от яви, а смысл от бреда?..
— Прекратите! Прекратите!
— Что именно?
— Нести постоянный вздор! Вы… Вы душевнобольной!
— Пожалуй. Как все мы. У кого не болит душа, тот мертв.
Аля беспомощно откинулась на сиденье.
— Что тебя беспокоит, куколка?
— Я не куколка, я — живая.
— А ты уверена?..
— Да! Вы… что вы за человек? Вы словно играете свою жизнь… Как на сцене! Вам от этого не тошно? Ведь жизнь не пьеса…
— Разве?..
— При чем здесь…
— Жизнь — действительно пьеса. И автор ни одной ремарки не написал зря! И если кто-то не понимает смысла действа… Ну что ж… Не всем быть героями-любовниками, в театре нужна и массовка… С одной только разницей: каждый сам выбирает, какую роль играть.
— Да? Я свою — не выбирала.
— Это только кажется. Мы сами прописываем и сценарий, и действо… Ты понимаешь, девочка, в любом литературном произведении есть уровни… — Маэстро заговорил вдруг спокойным, хорошо поставленным голосом, будто лекцию читал:
— Первый — это уровень сюжета; он отвечает на вопрос: что происходит? Или — «про что кино».
Второй уровень — уровень темы. Он говорит нам, что есть жизнь и что в ней чего стоит… А третий… Третий — уровень сущего… Его можно только почувствовать.
Он сметает первые два, они не важны, потому что все было до нас, все будет после… И это не важно… А важно только то, что останется после нас и останется ли хоть что-то… Уровень сущего… Как жаль… Как жаль, что люди не любят Шекспира… Они и продолжают жить просто так…
Мы живем просто так.Среди старых долгов.Не тревожит ни мрак, ни знакомость шагов.Мы живем просто так.Среди окон чужих. Не печатаем шаг, никуда не спешим.Мы живем просто так, по привычке живем.Ставни кроем под лак, чтобы выглядел дом.Мы живем просто так.Дела попросту нет До горячности драк, до азарта побед…Мы живем просто так.По-серьезному, всыть.Не до конных атак.Время есть. Время пить.Едят и пьют… Забывая, что времени у них очень немного… Однако успевают ненавидеть! И еще — завидуют, негодуют, разбрызгивают слюну, убивают, жуют, жуют, жуют… И ты хочешь, чтобы я относился к этим животным по-человечески?..
Да, они не могут быть душевнобольными: у них нет души! Это люди… другого спряжения! Помнишь школьную считалочку? Как там? "Ко второму же спряженью отнесем мы без сомненья… Смотреть, обидеть, слышать, видеть, ненавидеть…
Гнать, дышать, вертеть, и зависеть, и терпеть… Зависеть и терпеть…"
— Кроме смерти.
Он чиркнул спичкой, прикуривая.
— Большинство людей в театре, именуемом жизнью, видит лишь цепь глупых, случайных событий, смысла которых они не понимают, потому что не желают понимать!.. Им так спокойней. Им так надежней. Им так проще. Всего лишь уровень сюжета… — Маэстро вздохнул тяжело. — У людей не хватает отваги признать, что жизнь конечна… У людей не хватает мужества признать, что душа бессмертна… Но не у всех. Только у тех, у кого она есть.
Он замолчал, грустно и скорбно. Потом добавил:
— К сожалению, я плохо понимаю людей. Их хорошо понимает Лир. Именно поэтому король он, а не я.
Аля старалась дышать вполвздоха. То, что этот человек — сумасшедший, очевидно.
Но… Как отыскать грань между безумием и гениальностью? Как ни странно, он стал ей понятнее: как-никак больше трех месяцев она провела в «доме скорби» и научилась не бояться психов только потому, что они не вполне нормальны. Этот — агрессивен. Но только в определенных ситуациях… И еще… Кажется, он не склонен к сексуальному насилию. Хотя об этом судить рано.
Девушка протерла стекло. Их автомобиль стоял на высоком холме. Действительно, недалеко, метрах в ста, покойно дышало море. Издалека, в утренней дымке, оно было серым и маслянистым, словно разлившаяся ртуть. Ветра не было.
— Хочешь кофе? — вдруг совершенно буднично предложил Маэстро, словно они сидели где-нибудь в хорошем ресторане, где к их услугам вышколенные официанты и невозмутимый мэтр, а не у черта на куличках.
— Хочу.
— Это уже лучше.
Маэстро закрепил в штативах специальный кипятильник, работавший от автомобильного аккумулятора. Вода закипела через минуту. Мужчина достал чашки, несколько бутербродов, сахар в дорожных, по два кусочка, пакетиках.
— Я — опытный командированный, — хмыкнул он самодовольно, и Але на секунду стало смешно: словно он и впрямь — обычный командированный, приехавший к Черному морю выбивать у местного рыбоколхоза бартерную селедку в обмен на запчасти трактора «Кировец».
Она едва сдержала готовый сорваться с губ смешок: ей вдруг стало очевидно, что стоит только начать, и она уже не остановится, и снова — истерика… Нервы совсем никуда стали. Еще немного — и она сбрендит окончательно и попадет в какой-нибудь местный дурдом с самым противным диагнозом. Или, что еще хуже, начнет «склонять» и «спрягать» людей с автоматическим пистолетом в руке…
Возможно, тогда Маэстро покажется ей вовсе не шизиком, помешанным на власти и смерти, а суперменом. Вполне в духе времени.
Маэстро передал ей чашку с дымящимся кофе, спросил:
— Бутерброд?
— Нет. Не хочу. — Аля помолчала. Отхлебнула обжигающего напитка. Еще глоток.
Еще. Холод, мучивший ее с самого пробуждения, теперь, словно свернувшийся клубком змей, где-то затаился, но не исчез… Девушка тряхнула головой; слава Богу, все реально, море, автомобиль, мужчина рядом. А это значит — нужно действовать. Повернула голову к Маэстро, произнесла решительно: