Тропа Джексона
Шрифт:
Для Джексона все это не было загадкой. Он сразу понял, что собаки заметили его, прежде чем он успел скрыться среди деревьев. До этого у него был один шанс из десяти ускользнуть на такой лошади от погони. Сейчас соотношение резко изменилось не в его пользу — хорошо, если был одни шанс из тысячи. Он знал это и, более того, понимал, что в лесу, наполненном игрою света и тени, люди из отряда шерифа вряд ли заметят разницу между ним и тем, кто сидел в этом седле до него. И не было никаких сомнений, что они сразу же откроют огонь, чтобы ранить, а то и убить не только лошадь, но и всадника. Они уже достаточно наездились верхом. Их усталость ни в чем не уступала мучительной измотанности Барнса.
Все это промелькнуло в голове Джексона, пока он понукал мустанга двигаться вперед.
Справа от него стеной стояли деревья; в прогалинах между ними рос плотный высокий кустарник, слева пролегало русло ручья с крутыми берегами. В густых кустах любой из прогалин можно было с легкостью спрятаться самому и укрыть лошадь. Но Джексон не мог себе этого позволить, так как в преследовании участвовали собаки.
Что-то в завывании псов доводило его до бешенства. Он даже дернулся в седле, чтобы было поудобнее обернуться и пристально вглядеться в то, что происходит сзади. Пальцы нервно пробежали по прикладу ружья, высовывающегося из чехла, притороченного к седлу возле колена. Его охватил такой приступ дикой ярости, что он почти готов был выхватить винтовку и открыть огонь в просветы между деревьями.
А что если уложить вожаков собачьей своры?
Нет это невозможно, как все другое, что потом может быть инкриминировано как преступление. Самое малейшее, самое ничтожное нарушение закона может стать отягчающим обстоятельством к тому, что он уже сделал, свести на нет все его мечты обрести счастье с Мэри.
На самом деле сейчас он сел на коня и вступил в борьбу вовсе не ради Ларри Барнса, а ради самого себя, чтобы, испытав судьбу в последний раз, доказать свое право находиться в обществе честных людей. Прежняя жизнь его больше не привлекала, чтобы там ни говорила девушка. Наоборот, Джексон скорее испытывал страх, что его вынудят вновь в нее окунуться.
Вслушиваясь в лай и завывание собак, в треск ломаемого кустарника, сквозь который продирались лошади, парень знал, что его быстро настигают, и, однако, ничего не мог добиться от мустанга сверх его вялой, вымученной рыси на заплетающихся ногах. Он чувствовал, что, если попытаться принудить лошадь двигаться быстрее, она просто грохнется на землю и больше уже не поднимется.
Он подался в сторону ручья. В переплетении колючих растений и кустарника, густо покрывающих его крутые берега, могли и даже должны были быть тропки, проделанные дикими животными. Это оказался сущий лабиринт. Однако для специально натасканных собак густые заросли вряд ли могли стать неодолимым препятствием. Тут они спокойно могли взять след.
Упорно продвигаясь вперед, лихорадочно шаря тревожными от страха глазами по сторонам, время от времени поворачиваясь в седле, Джексон внезапно наткнулся на место, где несколько лет назад упала огромная канадская ель, образовав как бы мостик через ручей. Правда, сейчас ствол ее здорово провис, но концы ели по-прежнему крепко упирались в берега.
При виде этой картины у Джексона перехватило дыхание. А еще через секунду он понял, что не в силах противиться пришедшей в голову мысли. Она всецело захватила его, заставив трепетать одновременно и от восторга и от страха.
А что, если заставить мустанга пройти по этому осевшему древесному стволу? Вряд ли есть смысл спешиваться, вести животное в поводу, ведь по оставшемуся запаху от сапог собаки снова могут взять след.
Кроме того, времени было слишком мало, чтобы слезать с седла, а затем пытаться принудить вконец измученного мустанга следовать за собой, изо всех сил натягивая поводья.
Джексон направил лошадь прямо к выступающему над берегом комлю дерева — туда, где вывернутые корни образовали нечто вроде лестницы, ведущей к стволу.
Мустанг помедлил, опустил морду и напряг все четыре ноги.
Глава 4
Казалось, в этот момент животное прочитало мысли седока. А Джексон, глянув на ствол по всей его длине, увидел, что он не столь широк и надежен, как ему показалось вначале, и тяжело вздохнул.
Видимо, многие звери и животные перебирались через расселину по стволу рухнувшего дерева. Его кора обвисла клочьями, а в некоторых местах оказалась и совсем содранной. Находясь постоянно в тени, ствол, скользкий от лишайников, которые успели кое-где на нем нарасти, был теперь не более надежен, чем камень, облитый маслом. Даже Джексона бросило в дрожь от того, что предстало его глазам.
Но уже через мгновение он умело заставил лошадь забраться по вывороченным корням, как по ступенькам, на основание ствола. Никто не мог бы сказать, как ему это удалось, но факт остается фактом — и на этот раз обошлось без шпор, без плети. Хватило уверенного подергивания поводьев да интонации голоса, в которой слышались решимость и ободрение наряду с понуждением. Джексон отдавал команды негромко и спокойно.
Ступив на ствол, животное тревожно насторожило уши, явно опасаясь предстоящего пути. Затем прижало уши к голове, решительно отказываясь сделать следующий шаг. Возможно, парню и не удалось бы заставить его двигаться вперед, если бы не собаки, приближающиеся все ближе и ближе. Именно их лай и вой, раздавшиеся в этот момент, все-таки принудили мустанга из двух зол выбрать меньшее. Он двинулся по стволу, семеня ногами, делая мелкие осторожные шажки.
Бока лошади дрожали, но теперь уже не от слабости, а от отчаянного желания во что бы то ни стало не потерять равновесия. Животное опустило голову вниз, однако на этот раз не от усталости, а чтобы обнюхать поверхность, на которую предстояло ступить.
Двигаясь таким образом, они преодолели расстояние от комля до той части ствола, которая, прогнувшись, висела над самым глубоким местом расселины, образованным ручьем. Но мустанг, даже не остановившись, двинулся дальше с той же скоростью.
Когда от лая и воя собак задрожали ближние кусты, лошадь тоже бросило в дрожь. Она пробежала по ее крупу от головы до копыт и хвоста, но не изменила ритма движения. Джексон сидел в седле так, чтобы внушить животному уверенность, что он твердо держится на его спине и вместе с тем достаточно свободно, чтобы на случай, если лошадь сорвется, иметь возможность спрыгнуть на любую сторону и при падении попытаться уцепиться за ствол дерева.
Шанс, что это ему удастся, был ничтожно мал. Хватит и малейшего толчка, чтобы свершилось самое страшное. Прикинув на глазок огромную глубину расселины, он лишний раз уверовался — сорваться вниз означает верную гибель и для него, и для коня, причем мгновенную.