Тропами тьмы
Шрифт:
Но и в этот раз чужие страдания оставили её безучастной. Погруженная с головой в собственное горе, эльфийка почти не смотрела по сторонам, а даже если и смотрела, то ничего не видела - перед её недвижимым взглядом до сих пор стояло невероятно спокойное и умиротворенное лицо тайного советника.
– Литавий?
– удивленно воскликнул менестрель, и громкий звук его голоса вернул девушку к действительности.
– Эти костоломы все-таки нашли для тебя лекарство, а то все голову мне морочили.
Эйриэн несмело взглянула на бледного осунувшегося вампира и почувствовала,
– Лежи, не двигайся, - остановила его королева от более решительных действий, осторожно провела ладонью по черным волосам и удивилась тому, что пальцы вновь ничего не чувствуют.
Алые глаза дитя тьмы смотрели на девушку с бесконечной любовью. Было видно, что молодой человек порывается что-то сказать, но он не стал этого делать, повинуясь приказу эльфийки.
– Идите, идите отсюда ваше величество, - достаточно грубо замахал на стоящих возле вампира эльфов внезапно подошедший лекарь в желтом балахоне.
– Вы что не видите разве?! Господин только что вылез из лап смерти, ему нельзя беспокоиться, а вы тут вдвоем нависли над ним...
– маг поднес к губам вампира чашу с каким-то зельем кровавого цвета. А, может, это и была кровь. Врачеватель подозвал двух помощников и приказал им отнести носилки с вампиром в палатку.
– Ему нельзя на солнце сейчас находиться, - пояснил он в воздух, обращаясь то ли к помощникам, то ли к особе королевской крови, то ли просто размышляя вслух.
– Уважаемый!
– подскочил к лекарю слуга, одетый в ливрею цветов какого-то графа.
– Там мой хозяин вас просит, у него локоть вывихнут. Вправить просят, заплатят сколько надо.
– Какой хозяин?
– заорал на слугу маг.
– Какой локоть? У меня тут умирают на руках - ноги-руки раздроблены, головы на одном честном слове держатся, а ты ко мне со своим локтем лезешь! Что, собственного костоправа не привезли с собой?!
– Так привезли, но генерал Грозный Гвидо приказал всем лекарям идти вам на помощь, вот у нас и не осталось никого, - попытался оправдаться слуга.
– И правильно сделал!
– рявкнул маг.
– Тут дела посерьезней локтей творятся!
– он широким жестом обвел вокруг себя, затем задумчиво почесал бороду.
– Значит вывих, говоришь?
– Да, ваше лекарство, - с надеждой кивнул слуга.
– Если вывих, то все просто, - лекарь взял парня за локоть, - вот сюда нажмешь, вот в эту сторону дернешь. Только сильно, понял?! Чтоб суставы на место встали.
– Но господин маг, - молодой человек растерянно обернулся вокруг, словно ища у кого бы попросить помощь в борьбе со строптивым лекарем.
– Но как же так? Может вы все же сами. Если все так просто, это же минутное дело, а мы заплатим...
– кажется, он не собирался сдаваться так просто.
Мерилин, разглядев во взгляде упрямого слуги готовность втянуть двух высокородных особ в свой спор, поспешил шепнуть на ухо Эйриэн, "пойдем отсюда поскорее" и взял её под руку, уводя прочь с территории походного госпиталя. Но девушка вдруг внезапно остановилась.
– А где Антуан?
– спросила она, устремив на друга свои огромные зеленые глаза, сияющие изумрудами на бледном лице.
– Кто?
– в свою очередь спросил королеву гаэрленец.
Королева вдруг поняла, что эльф и ученик мага не знакомы.
– Ваше Величество, - раздался вдруг за спиной знакомый голос, - я знаю, где Антуан, позвольте проводить вас.
Этот голос принадлежал Келлу. Странно, как некоторые события удивительно меняют людей. Во дворце его днем с огнем сыскать невозможно было, а дозваться лишь через магический перстень, а тут от королевы ни на шаг не отходит, словно привязанный, каждое слово выполняет, по жестам желания угадывает...
– Да, Келл, проводи пожалуйста, - попросила Эйриэн тихим голосом и ни сколько не удивилась, когда паж повел её обратно вглубь госпиталя.
Соловью не оставалось ничего другого, как сопровождать свою подругу. Он шел рядом и внимательно смотрел на ту, кого завистливые злые языки Гаэрлена называли обидным прозвищем "королева-дикарка". Еще бы! Было чему завидовать - никому еще не доводилось править страной, не достигнув совершеннолетия. По меркам своей Родины, Эйриэн была совсем юным подростком. Её сверстницы только начинали постигать азы магии, разучивали Цириту, вышивали и учились стрельбе из луков, о фехтовании даже и речи пока идти не могло. Детям запрещали брать в руки оружие, чтобы не случилось чего страшного, иль они ненароком не порезались.
А она здесь, среди покалеченных воинов, после боя, где самые искусные и искушенные воители выжили с трудом. Война обезобразила милое девичье личико, и даже природная магия не смогла с этим справиться, потому что ушла вся на борьбу с шаманством. Ни за какие сокровища мира Соловей не согласился бы поменяться с Эйриэн местами. И будь прокляты все завистники Гаэрлена вместе взятые, кто захочет на таких условиях занять трон одного из самых крупнейших королевств в Западных землях - непобедимой Эсилии. Будь прокляты те, кто обрек её на такую судьбу. Смогли бы они вырвать собственных детей из Заморья*, оторвать от родных корней, от магии, что питает и дает жизнь всем эльфам и со спокойным холоднокровием, граничащим с непристойным любопытством наблюдать, что же будет дальше, и как будут развиваться события?! Вряд ли! Все эльфы трясутся над своими отпрысками, ведь дети у весенних рождаются не так часто, как у летних. И каждый из них - достояние расы, её сокровище и кладовая. И вот так запросто разбрасываться сокровищем может лишь тот, кто не понимает его цены. Чужое всегда легко отдавать, им легко разбрасываться, легко терять, ведь это не свое.
Маленькая крошка Эйриэн еще до рождения попала в мельничный жернов судьбы, интриг и заговоров и удивительно, как он еще не перемолол её в пыль. И более опытные и умудренные ломались, а она держится, словно молодое деревце - его пригибают к земле, гнут, пытаются сломать, а оно назло врагам выпрямляется раз за разом и упрямо вскидывает непокорные зеленые ветви. Да, пожалуй, так и есть. Деревья с прочной толстой корой, потерявшие гибкость ломаются, а королева Эсилии юна и лишь в этом её удача. Преданная несколько лет назад родителями, только что пережившая смерть приемного отца, зеленоглазая дочь весны шла между рядов покалеченных воинов, привычно вскинув гордую голову, и даже в тряпье издалека была видна её гаэрленская стать и гордость.