Тропик ночи
Шрифт:
Мужчина смотрел на меня с любопытством, стоя в дверном проеме задней комнаты лавки. Женщина пряталась за ним в тени, выглядывая через его плечо. На мужчине была белая кубинская рубашка и белые брюки, а на голове бейсболка цвета хаки. Вот он делает несколько шагов вперед и останавливается за пыльным застекленным прилавком у старой железной кассы для приема наличных, как будто ожидая, что я сделаю заказ. Лицо у него гладкое, ему под пятьдесят, усов нет. Затененные козырьком бейсболки глаза необычны, словно у лемура, — одни зрачки.
Он
— Могу я быть вам полезным, сеньора?
Я стараюсь выровнять дыхание и говорю:
— Я хотела бы договориться о совершении эбо. Два черных и два белых голубя и тридцать две раковины каури.
— В этом я не могу быть вам полезен. — Он пожал плечами и, неожиданно расплывшись в улыбке, добавил по-английски почти без акцента: — Это, видите ли, как при покупке машины. Вы должны явиться сами, а не посылать кого-то другого.
Я отвечаю тоже по-английски и рада этому, так как мой испанский не достаточно хорош:
— Что ж, в таком случае мне придется купить птиц и сделать это самой.
Он еще раз пожал плечами.
— Вы должны совершить все правильно, иначе ориша не сможет есть.
— Я понимаю это, но я не могу появиться на церемонии.
— Как скажете. Могу ли я спросить, какой стих послал вам Ифа?
Я знаю стих наизусть и произношу его.
— Мне этот стих неизвестен. Где вы его узнали?
— В Африке.
— Африка. Завидую вам. Мне всегда хотелось поучиться у бабалаво йоруба.
Я говорю:
— Это было не у йоруба. Я училась у оло.
Вопрошающий взгляд. Это хорошо. Было бы скверно, если бы он знал об оло. «Что ты делаешь? — кричит мне огга из центра моего внутреннего контроля. — Зачем ты общаешься с этим парнем?» Я игнорирую эти призывы, я уже на крючке, меня ведет за собой леска. Я объясняю:
— Оло утверждают, что сообщили йоруба об ориша много лет назад. Они считают, что ориша когда-то сами были оло, людьми, и только потом стали богами. И еще оло говорят, что ориша приходят на их церемонии. Не воплощаются в душах людей, а приходят сами.
— Понимаю. Сеньора, вы верите в это?
— Я сама не знаю, во что верю. Я видела в Африке вещи, которые нельзя объяснить. Им можно только верить. И это гораздо сложнее, чем я могу объяснить.
Он кивает и ласково берет меня за руку. Говорит:
— Сеньора, вам непременно следует пойти на церемонию. Чтобы избавиться от врага, не нужно скрываться или куда-то бежать, нужно выразить уважение сантос и подчиниться их воле. Тогда вы узнаете ваших друзей, а после обретете свободу и душевный покой.
Меня охватывает страх, настоящий ужас. И уже не ком страха, а само сердце подкатывает к горлу.
— Вы знаете о… нем? — хрипло выговариваю я.
— О да. Он близко, и он для вас опасен. Кто он такой?
— Мой муж. Его имя Де Уитт Мур.
Я уже много лет не произносила имени мужа, я постаралась выбросить его из своей памяти. И вот пожалуйста, оно вырвалось у меня изо рта, вылетело
Никаких признаков узнавания, хотя имя это достаточно известно в определенных кругах. Сантеро вырывает листок из блокнота, лежащего на прилавке, что-то пишет на нем шариковой ручкой и протягивает листок мне. На листке написано имя: Педро Ортис и адрес — неподалеку отсюда.
Я прячу листок в сумку. Ортис широко улыбается Лус. Перегибается через прилавок и гладит девочку по щеке. Лус не отшатывается, как обычно делает в других случаях. Быть может, я поверю этому человеку. Он любит детей, а мой муж не любил. Он считал, что насекомые поступают мудро, оставляя свое потомство в коконах, пока оно не превратится во взрослые особи. Глупо доверять, твердит огга, и в моем воображении появляется Гитлер, вяло похлопывающий совсем юных солдат по щекам, а потом и Саддам Хусейн.
— Вам следует прийти на церемонию, — повторяет Ортис. — Мы все обсудим. Произошло нечто очень скверное. И для вас, и для сантерии.
— Как много вы знаете?
— Совсем немного. Так, разные слухи, ощущения, предупреждения от ориша.
— Это его ребенок?
— Нет.
Я рассказываю Ортису о йоруба, об Африке, избегая подробностей о моем времяпрепровождении у оло. Я не говорю ему ни слова об окуникуа — четырехкратном жертвоприношении, — потому что, по моим сведениям, до сих пор только два человека в Северной Америке знают, что это такое. По выражению его темных глаз я догадываюсь, что он подозревает меня в неполной откровенности. Он задерживает на мне проницательный взгляд и говорит:
— Видите ли, простые люди думают, будто мы, я имею в виду, мы, сантерос, имеем власть над сантос, но мы с вами понимаем, что это не так. Мы научились открывать себя, вот и все. Правда заключается в том, что мы у них во власти. — Он сжимает кулаки. — Но ведь это пугает — быть во власти у сантос, вы согласны? Мы предпочитаем думать, будто мы самостоятельны. Но при одном условии: мы знаем, что они любят нас, а они знают, что мы любим их. Даже Шанго, который так ужасен, когда приходит.
Я киваю, словно та дешевая кукла, каких некоторые владельцы машин усаживают на заднее сиденье. Я не могу остановиться. Лицо у меня словно стянуто. Появилась ли на нем идиотская улыбка? Ортис продолжает:
— Но в мире духов есть не только ориша. Простые люди ошибочно считают, будто все духовное прекрасно. Вы понимаете, о чем я, верно?
— Аджогун, — произношу я.
— Да, они, — подтверждает Ортис. — Ориша помогают душе воспарить и наполняют миром наши сердца. Но аджогун — это пожиратель. Жадный пожиратель. Надеюсь, вы сами никогда…
— Нет, никогда, — перебиваю я. — Но он — да.
— Разумеется. Но ведь он не просто колдун, не так ли?
— Нет, я не знаю, что он такое. Нечто, чего не было уже очень, очень давно. Даже в Африке. Мне лучше уйти. Я не хотела бы втягивать кого бы то ни было…