Тропою дикого осла
Шрифт:
Вечером зашел в гости к корейцам. На редкость жизнерадостный и гостеприимный народ. Китайцы считают их жуткими пьяницами, т. к. они пьют хотя и по глотку, но часами. Мой путеводитель употребляет по этому поводу очаровательное выражение:
«Coreans can drink you under the table», букв. «Корейцы могут упоить вас под стол». Ну, нашим гражданам бояться нечего. Водку здесь гонят, судя по вкусу, из автопокрышек, зато пиво вкусное. В свою очередь корейцы считают китайцев грязными свиньями. Дело в том, что в корейских домах отопительная система проходит под полом, поэтому на полу сидят, спят, пьют, едят и т. д., так что по нему ходят босиком и вообще поддерживают в чистоте. Для китайца же пол — это свалка мусора: в китайских поездах нельзя спать на полу из-за опасности быть похороненным заживо.
А вообще местная жизнь удивительно похожа на Сибирь.
28.09. 62Y. Утром меня бесплатно сажают в автобус до станции Анту. У автобуса нет бензобака, только маленькая канистра, поэтому приходится останавливаться у каждой бензоколонки. Провинциальная бензоколонка в Китае — это комната в первом этаже жилого барака, из окна которой вам через решетку протягивают шланг с бензином.
Буддизм мало популярен в этих краях: китайцы в основном маоисты, а коре — христиане. Христианские церкви построены в китайском стиле, но если на коньках буддистских храмов стоят деревянные драконы, орлы и химеры, то на церквях — овечки и голуби.
Хотя Анту всего в ста километрах от Посьета в Приморье, мне сейчас выгоднее перемещаться по китайской территории, чем по российской. Поэтому двигаюсь на северо-запад.
29.09. 59Y. Чанчун (произносится «Ча?чу?ь») — столица провинции Jилинь (по-маньчжурски Кьиринь, а по-русски Гирин). Единственная достопримечательность города — дворец Пу Йи. Пу, последний китайский император, взошел на «трон дракона» в двухлетнем возрасте. Шесть лет спустя, в 1911 году, революция вынудила его отречься от престола. В 1935 году японцы извлекли его из забвения и сделали императором марионеточного государства Маньчжоу-го со столицей в Чанчуне. В 1945 году он был захвачен Красной Армией, отсидел в ГУЛАГе, и только в 54-м ему разрешили вернуться в Китай и работать садовником в одном из пекинских ПТУ. В Чанчуне до сих пор многие говорят по-японски.
Четыре часа поездом на север — и я в Харбине, столице провинции Хэйлунцзян (Хейло?чьжян, Река Черного Дракона — китайское название Амура). Река Сунгари, которую на Пяктусане переходишь по камешкам, в Харбине шириной с Дон. В 1924-41 гг Харбин был самой большой русской колонией за рубежом — не только за счет белоэмигрантов, но и за счет более ранних поселенцев, ведь до Русско-японской войны Маньчжурию считали уже почти своей и даже неофициально называли «Желтороссией». После войны те, кто не попал в Сибирь, в основном перебрались в Шанхай, где несколько лет контролировали всю организованную преступность и даже создали свои «триады».
Сейчас в Шанхае никого не осталось, да и в Харбине больше «челноков», чем местных русских. Если в Синцзяне и Тибете меня в основном принимали за пакистанца, в Юннани — за японца (!), а в остальных районах — за англичанина, то здесь только и слышишь вслед «сули!» («русский»), причем со змеиным шипением в букве «с».
В 1946 г, когда Сталин продал коммунистов и сдал Маньчжурию Чану Кайши, в городе построили мощную систему бомбоубежищ на случай прихода Советской Армии. Убежища пригодились во время культурной революции, когда разные фракции хунвэйбинов устраивали здесь разборки с использованием авиации.
Началось все с того, что члены ЦК КПК Ли Шаочи и Дэн Сяопин после «большого скачка» стали в 1965 г проводить политику типа НЭПа. Землю, в частности, снова раздали (правда, не крестьянам, а деревенским общинам), разрешили рыночную торговлю и т. д. Ли и Дэн создали новую, более эффективную бюрократическую систему, профсоюзы, комсомол и другие организации, на которые Мао не имел почти никакого влияния. Но в руках старой сволочи оставалась армия.
На пленуме 1966 г Мао заявил, что «подлые ревизионисты утратили революционный дух и влекут страну по пути капитализма в темное прошлое». «Культурная революция» началась борьбой с «ревизионистами». Профсоюзы были запрещены, тысячи молодых чиновников отправились на «перевоспитание в отдаленные провинции». Дэн был объявлен капиталистическим прихвостнем, а многие его сторонники исчезли навсегда.
Вторым этапом культурной революции стала борьба с «остатками темного прошлого».
Мао объявил о поддержке «красных гвардейцев» — хунвэйбинов. В 1967 г ему пришлось прибегнуть к помощи армии, чтобы ликвидировать их банды, которые к тому времени пользовались артиллерией, а в Харбине и Чэнду — даже самолетами.
Культурная революция проводилась по тому же плану, что и уничтожение древних книг Чин Шихуаном за 2000 лет до того: «Император повелел уничтожить все, что содержало мысли, не совпадавшие с его мыслями». Уничтожению подлежало также всякое «классово чуждое» искусство. Были закрыты даже библиотеки и киностудии. В стране осталась одна опера «Революция в развитии» Ян Чинга, а по радио крутили музыкальные шлягеры типа «Нац. меньшинство чжуан любит Председателя Мао пылкою любовью». Культ личности Мао был даже хуже сталинского: этот жестокий параноик остался почти единственным поэтом и самым читаемым в мире писателем (тиражи «цитатников» до сих пор не превзошла даже библия). Особенно пострадала древняя архитектура. Наследником Мао был объявлен Лин Бяо — настоящий психопат, Суслов и Берия в одном лице. Но при коммунистах не соскучишься: в 1972 г было объявлено, что Лин погиб в авиакатастрофе, когда летел в СССР с целью организации мятежа против Мао. Что тогда произошло на самом деле, никто не знает до сих пор.
К счастью, здоровье Мао быстро слабело, и власть постепенно переходила к Чжоу Энлаю, более умеренному политику. С 1969 г он потихоньку начал налаживать контакты с Западом, несмотря на бойкот со стороны США. К 1972 г США сняли блокаду и признали китайское правительство (в это время в лагерях сидело не менее 50 миллионов человек). В 1973 году, ко всеобщему изумлению, вернулся из небытия Дэн Сяопин, и вновь началась борьба между «радикалами» и «прагматиками» (на этот раз «команда Мао» оказалась по другую сторону баррикад). В 1976 г Чжоу умер, и Мао не присутствовал на похоронах. «Радикалы» во главе с женой Мао Чжиан Чин вскоре победили, и Дэн снова исчез — а политики в Китае обычно исчезают навсегда. Казалось, Китай навеки погрузился в коммунистический мрак.
Еще через четыре часа кукурузные поля, тянущиеся от самой Янцзы, наконец кончаются, и за нефтяным полем Дачин поезд въезжает на стокилометровую насыпь, пересекающую Сунляо — тростниковое болото площадью 20 000 км2. Его немногочисленные жители обитают в феноменально убогих поселках и хуторах.
Особенно, наверное, здорово бывает в этих едва торчащих из воды землянках с соломенными крышами зимой, когда сибирские морозы сочетаются с монгольскими ветрами, и лед сковывает болота до самого дна. А сейчас ничего: среди золотых тростников греются в солнечных лучах огромные стаи гусей, уток, лысух, серых журавлей, чомг и плавунчиков, кое-где виднеются цапли и японские журавли. Даже столица болотного края — Цицикар (Чичихари) выглядит не так уж плохо, несмотря на привычное сочетание бараков с ультрасовременными монстрами в стиле «райком тори с супермаркетом в первом этаже».
Маньчжуры, в отличие от китайцев, бывают довольно высокими, поэтому на меня здесь реагируют гораздо спокойнее, чем на юге. Многие молодые ребята изучают русский.
В 35 км от Чичихари, в самом сердце болот, расположен заповедник Жалонг (или Чжалун), очень мокрое место. Живет здесь народ хежень, родственный нанайцам.
Некоторые слова в их языке совпадают с удэйскими, поэтому я ужинаю гусиком (жалонгские хежень весь год питаются дичью, которую добывают на осеннем и весеннем пролете — рыбы в болотах мало). Вечером катаюсь на плоскодонке по крепям, разглядывая в лунном свете ондатр, болотных сов, гусей и журавлей.