Тростниковая птичка
Шрифт:
Я некоторое время вел машину, бездумно разглядывая дорогу, потом взгляд зацепился за татуировку, к которой я так привык, что часто вообще забывал о ее существовании. Странное существо человек – казалось бы, с нашей колониальной историей и подробными хрониками, что ведутся Дочерьми Храма, можно проследить основание рода вплоть до очередности перехода и индивидуальных настроек телепорта. Однако эта версия, обыденная и построенная на фактах, исключает и мистику, и волшебство, вот и появились свои легенды об основании родов. Вот к основателю нашего рода, например, пришла песчаная кошка, которая ночью сбросила шкуру и превратилась в прекрасную женщину, а утром снова ушла кошкой в пустыню. Так и ходила Хозяйка Песков по ночам к воину, пока однажды, утомленная ласками, не заснула рядом, а воин не спалил ее прекрасную шкуру. Проснулась красавица, обнаружила пропажу и горько заплакала, и тогда надел воин брачный браслет, поклявшись, что всегда будет рядом и не сможет жить без нее. Ночами в общежитии воинской школы мы, подростки, любили зубоскалить, что на самом деле основателю
Всю дорогу от Мунирской ярмарки я продремала, уютно свернувшись на заднем сиденье, то проваливаясь в сон, то всплывая в реальность, чтобы осмотреться вокруг и снова закрыть глаза. Сай вел машину ровно, без рывков или резких остановок, мотор мерно урчал, из динамиков тихо мурлыкало что-то из непривычных местных мелодий. Иногда, в очередной раз кидая взгляд на мужа в зеркало заднего вида, я ловила Сая за ответным быстрым взглядом, и видела, как поднимаются уголки его губ в мягкой улыбке. Один раз я вскинулась на странный звук, оказавшийся шумом фольгированного блистера, из которого Сай, поморщившись, вытряхнул таблетку и закинул ее в рот. Я расстроенно вздохнула, снова закрывая глаза, и поставила еще одну галочку в мысленном списке «Что мне обязательно надо узнать о мужчине, который стал моим мужем». С этой мыслью меня окончательно сморило.
Я проснулась с ощущением праздника и некоторое время озиралась по сторонам, пытаясь понять – где я и как тут оказалась, потом пригладила растрепавшиеся волосы и выбралась из машины. Выяснилось, что, пока я спала, Сай припарковался на уютной полянке и успел не только поставить палатку, но и обустроить стоянку, а сейчас деловито кашеварил. Я огляделась вокруг, втянула запахи еды и дыма от костра и только вздохнула – мой последний (и единственный, если не считать пары выездов с классом в организованные кампусы и жизнь в поместье) опыт жизни на природе пришелся на прошлое лето в рамках очередной практики и был весьма неудачен. Нет, выжить наша группа детей, избалованная цивилизацией и налаженным городским бытом, выжила, но, скажу честно, такой отвратительной еды, что мы готовили по очереди, я не ела ни до, ни после. Практику нам зачли, но инструкторы, удаленно наблюдавшие за нашими мучениями, повеселились всласть. Сейчас же от костра пахло настолько умопомрачительно, что в животе у меня заурчало, а ноги сами понесли поближе к еде. Сай улыбнулся мне беззаботной улыбкой, казалось, что тут, на лесной поляне, он стал на несколько лет младше, словно в лесу снял одну из своих масок и стал самим собой.
– Проголодалась? – понятливо усмехнулся он. – Скоро будет готово. Поужинаем, пока совсем не стемнело, потом на берег пойдем смотреть закат, у меня там и место есть. Ты пока во-о-он тот желтый тюбик возьми и намажься – скоро мошкара появится, кусается больно, да и потом сильно укусы чешутся.
Я сосредоточенно принялась втирать в руки, шею и другие участки тела мазь, поглядывая на мужа, стоящего в футболке.
– А сам чего не мажешься?
Тот лишь отмахнулся, мол, его шкуру мошке еще прокусить надо. Но когда я, довольная, отложила мазь в сторону, сердито окликнул и показал глазами на палатку:
– Забирайся внутрь и заканчивай.
– Что заканчивать? – растерялась я.
Сай закатил глаза, потом вздохнул и принялся объяснять, будто ребенку:
– Ты в туалет ходить до дома Уны не собираешься?
– Ну… – замялась я, совершенно не понимая, к чему этот вопрос.
– А куда ты собираешься ходить?
Я беспомощно оглянулась по сторонам и ткнула в наиболее понравившийся кустарник:
– Туда, например.
– А почему ты думаешь, что в этих кустах твоя нежная… кхм… кожа будет в безопасности от маленьких кровососущих гадов?
Я наконец-то поняла, о чем именно говорит Сай, почувствовала, что у меня запылали уши, и стремительно, насколько позволяли «липучки», «молнии», сетки и пологи, уединилась в палатке.
После сытного ужина, во время которого я, наплевав на калории и борьбу за фигуру, дважды просила добавки под смеющимся взглядом Сая, а потом долго выбирала чего-нибудь повкуснее в пакете от «Дядюшки Гарифа» к пахнущему дымом и травами чаю, идти куда-либо было откровенно лень. Но Сая охватило такое радостное предвкушение, что я сделала над собой усилие и пошла, куда повели. Сай
Услышав про общую купальню, я забеспокоилась – купальников в моем керимском гардеробе не было, и меньше всего мне хотелось лезть в воду в одежде или же, наоборот, при полном ее отсутствии. Дело осложнялось еще и тем, что неожиданно для себя утром я выбрала довольно провокационное белье, которое больше показывало, чем скрывало. Вопрос про одежду для купания поставил Сая в тупик. Он никак не мог понять мои сбивчивые объяснения, а когда уловил причину моего беспокойства – приобнял за плечи и повел по мосткам. Оказалось, что и этот уединенный наблюдательный пункт, и небольшая заводь с удобным входом в воду, поросшая смешным керимским тростником (синим, с серыми метелками соцветий), были чем-то вроде частной территории.
– Ну должна же быть хоть какая-то польза от того, что мой отец глава рода, – улыбнулся Сайгон, только улыбка у него вышла грустной.
Мы, словно два подростка, сидели на самом краю мостков, свесив ноги над водой серо-стального цвета, покрытой мелкой рябью. На моих плечах была куртка мужа, бусины с которой он то ли не захотел, то ли не успел спороть, а поверх куртки, в которую меня закутали, несмотря на все возражения, лежала тяжелая Саева рука. Я, почувствовав себя школьницей, проказливо потянулась к мужу и быстро поцеловала его в шею. Сай в ответ сжал пальцы на моем плече, но голову не повернул. Я, раззадорившись, потянулась снова и слегка прихватила зубами место предыдущего поцелуя. Сай мгновенно повернулся, нагнулся к моему лицу, быстро скользнул языком по моим губам и тут же отстранил меня подальше.
– Потом, Птичка моя, потом… А пока просто смотри, сейчас очень быстро темнеет, отвлечешься – и зря только через лес шли.
Я удобней устроилась у него под боком, прижалась щекой к плечу и перевела взгляд на раскинувшееся перед нами озеро. Оно было таким огромным, что другой берег лишь угадывался в легкой дымке на горизонте.
Закатное керимское солнце раскрасило небо и воду, как слегка безумный художник, дорвавшийся до красок и кистей после долгой разлуки. Несколько широких и крупных ярко-желтых мазков над горизонтом, переходящих в нежно-розовые штрихи облаков, и небо сиренево-лиловых тонов, и седая вода, отражающая в себе это буйство красок, чуть приглушая его и делая более нежным, так, что у берега вода оставалась прежнего, серо-стального цвета. Радостный желтый никак не хотел уходить, как ребенок, которому уже давно пора спать, но он никак не может оторваться от программы по галавизору и, отправляясь в свою комнату, поминутно оглядывается, останавливаясь сразу же, как только придумает маломальский весомый повод. Но розовый и лиловый были неумолимы, как строгие, но любящие родители, которым утром предстоит разбудить невыспавшееся чадо, и желтый сдавал свои позиции, пока наконец не исчез совсем. «Строгие родители» сплелись в объятиях, разливаясь по небу нежным сиреневым цветом. Сумерки вступали в свои права, приглушая дневные звуки и краски, вот над ухом зажужжала местная мошкара, вот вздохнул лес за моей спиной, с тихим плеском билась об опоры мостков вода, ровно дышал Сай… Отвыкнув от какофонии мегаполиса, я с каждой минутой различала все новые и новые звуки и шумы, стараясь не шевелиться и не вздыхать, словно боялась спугнуть этот удивительный миг гармонии с окружающим миром. Мы так и сидели, замерев, рядом, пока ночь не упала на озеро так неожиданно, будто кто-то там, наверху, щелкнул выключателем. Я подняла глаза к звездам, вспоминая, как мы в первый раз заговорили с Саем на крыльце отеля, и повернулась к мужу, когда Сай насторожился и прижал палец к губам. Мы замерли. И тут я услышала звонкое «тьвить – твить». Губы Сая растянулись в счастливой улыбке, он наклонился ко мне поближе, шепнул: «Тростниковая птичка поет на счастье» – и потянулся к моим губам.
Видимо, только ловкостью Сая можно объяснить тот факт, что, увлекшись, мы все-таки не сверзились с мостков в воду. А еще мне ужасно хотелось верить, что где-то в тростнике сейчас поет и выпущенная Саем пленница Ак-Тепе.
Купаться нагишом оказалось удивительно приятно – вода в заводи, к которой Сай уверенно привел меня в темноте, оказалась теплой, и чудилось, что озеро ласкается к тебе, как доверчивый котенок. Лежа на воде, я попыталась вспомнить, есть ли на Кериме котята, но Сай брызнул в меня водой, и я обиженно перевернулась на живот и лениво поплыла от берега. В ночной тишине и темноте небо и вода сливались, и казалось, что ты один во всем мире и озеру нет ни конца и ни края. Сай подплыл неслышно, совершенно неожиданно вынырнув рядом со мной, и настоятельно потребовал, чтобы я возвращалась на мелководье. Спорить совершенно не хотелось, поэтому я перевернулась на спину и поплыла в обратном направлении. Сай держался рядом, хотя было понятно, что он-то добрался бы до берега раза в три быстрее. Но если я надеялась, что вода и физическая нагрузка слегка ослабят накал эмоций, то, добравшись до мелководья, я очень быстро поняла, как была не права. Сай так и не дал мне расслабиться: он, дурачась, утягивал меня под воду, я барахталась, брызгалась и цеплялась за него руками и ногами и так и не поняла, в какой момент наша шутливая борьба превратилась в нечто совсем другое.