Троянская лошадка
Шрифт:
Итак, обвинение приписывало Морфичеву авторство убийства тренера, ибо точно было известно, что у геолога был с собой пистолет. Мотив: желание убрать конкурентов. После прочтения обгоревшей записки можно было добавить и второй мотив: желание убрать свидетелей крушения самолета, которые могли рассказать экспертам о взрыве бомбы. Морфичев вполне мог оказаться у обломков самолета раньше нас, не торопясь расправиться с ранеными, а затем скинуть их с обрыва… Какими фактами я мог опровергнуть эти выводы? А никакими! У меня были только эмоции: с виду порядочный человек, начальник геологоразведывательной партии (кстати, почему я так уверен, что он действительно геолог?). Вот и вся защита. Если бы я мог доказать, что тренер был застрелен в ближайшие часы после
И вдруг я резко остановился и застыл с поднятой рукой. Марго налетела на меня и наступила мне на пятку. Я отчетливо вспомнил тот момент, когда фюзеляж дрогнул и начал проваливаться в пропасть. В ту секунду я лежал на стабилизаторе и, свесившись с него, рассматривал тело тренера. Раздался скрежет металла… Камни, сдирая обшивку, стали дымиться и искрить. Фюзеляж провалился на метр, потом на несколько секунд замер, после чего сорвался вниз окончательно. И в моей памяти отчетливо запечатлелось, как тело тренера, зажатое между скалой и фюзеляжем, стало кувыркаться… Оно действительно напоминало тряпичную куклу, потому что было гибким, подвижным. Оно не было окоченевшим! Так бывает, если смерть наступила совсем недавно. Значит, не исключено, что убийца где-то рядом…
Я кинул мачете под ноги и повернулся. Марго с испугом взглянула на мое лицо.
– Ты что? Палец себе отрубил?
– Нет, – пробормотал я. – Просто я забыл…
– Что ты забыл? – заволновалась девушка.
– Я забыл…
Не договорив, я оттолкнул Марго, а затем и Крота и бегом кинулся по тоннелю в обратную сторону. Уцелевшие после зачистки ветки секли меня по рукам и лицу. Под ногами трещало и хрустело. Птицы, потревоженные мной, взмывали в небо, громко хлопая крыльями. Я несся как поезд метро… Вот место, где нас ждал Крот. Я остановился, перевел дух и ринулся через кусты к тому месту, где Марго нашла обгоревшее зеркало. Шипованные лианы, словно щупальца осьминога, цеплялись к моей куртке и пытались разорвать крепкую ткань. Я перешел на шаг. Нельзя шуметь. Надо идти тихо, незаметно, как это делала тигрица. Остановился, посмотрел по сторонам. У джунглей есть одна скверная особенность: все время кажется, что за тобой следят десятки глаз со всех сторон, даже сверху. Но я должен быть уверен, что невидим для других и, напротив, вижу всех, контролирую малейшее движение и ничего не упускаю… Я пошел пригнувшись. Лианы я осторожно отцеплял от куртки и отводил их упругие зеленые усы от себя.
Я выбрался из кустов и, делая руками движения, словно плыл кролем, пошел по высокой мокрой траве. Трава примята. Мы с Марго оставили в ней борозду. А вот и зеркало. Еще несколько шагов вперед… Здесь, где больше света, я рассматривал записку. Марго стояла напротив меня, и мощная ветка фикуса нависала как раз над ее головой. А за ее спиной…
Теперь я смотрел только на густые заросли, хранящие в себе сумерки, и шаг за шагом приближался к ним. Это будет очень хорошо, если я найду там обиталище обезьяны. Будет просто замечательно, если там сидит узконосая виверра. Но если там притаился Морфичев с пистолетом… Нет-нет, он не станет стрелять. Звук выстрела обязательно услышат Марго и Крот. Эхо несколько раз продублирует этот звук. В небо с криком, свистом и курлыканьем взлетят десятки птиц. И Марго со всех ног кинется на звук. И Крот трусливо, соблюдая приличную дистанцию, пойдет за ней. Морфичев просто не успеет скинуть с обрыва мой труп…
Я приближался к кустам, как к вражеской амбразуре. Мне уже мерещилось чье-то тяжелое и частое дыхание. Я готов был поклясться, что слышал, как тихо клацнул затвор. Мои губы дрожали от напряжения, их сводило судорогой от желания крикнуть: «Не стреляй!» Как нелепо выглядят те несчастные, которые, глядя в глаза своему убийце, молят о пощаде. Криминальные психологи утверждают, что подобные просьбы, слезы и стенания лишь приближают развязку. Убийцы не любят, когда их пытаются отговорить от того, к чему они шли мучительно долго – к решению убить. Но я не потому молчал. Мои слова, обращенные к Морфичеву, могли услышать Марго и Крот. Но ни они, ни одна живая душа на свете не должны были узнать о его преступлении, пока я не выясню, где была и что делала в это время Ирэн.
Я сдвинул ветки в сторону. Глаза, ослепленные светом прогалины, не могли ничего различить. Шагнул в сумрачное царство флоры, нещадно ломая хрупкие побеги, раздавливая желтые цветы, забивая глиной муравьиные скважины. Еще шаг… Прохлада. Запах прелой земли. Никого. Ни обезьяны, ни виверры, ни тигрицы. Но здесь кто-то был. Мои глаза привыкли к сумеркам, и я стал различать сломанные ветки, примятую траву. Я опустился на корточки. А вот и неопровержимое доказательство. Окурок! Тот самый банальный окурок, который сыщики во все времена находили на местах преступлений. Великая, вездесущая, безжалостная улика! Будь моя воля, я воздвиг бы памятник окурку.
Я взял его и поднес к глазам. Окурок был свежий, если, конечно, это определение приемлемо в отношении него, то есть не намокший, не заплесневевший. Человек, стоявший здесь, накуриться вволю не успел, затушив о землю почти целую сигарету. Как говорят в народе, «забычковал». Сделал он это сильным движением, буквально вдавив тлеющий кончик в землю. Фильтр сухой, целый, не прикушенный. Марка – московская «Ява»… Я не мог припомнить, курил Морфичев или нет?
Опять я испытал чувство, будто за мной следят. Я выпрямился и осмотрелся. Безнадежное занятие! Кругом одни кусты, из травы повсюду торчат гнилушки и трухлявые стволы, которые при наличии воображения легко принять за головы, плечи, ноги людей. Поди разберись, следят за мной или нет.
Кстати, а какие сигареты курит Марго? Наверное, что-нибудь изысканное, дорогое, какой-нибудь «суперлайт» с двойным ментолом и тройным фильтром. Так что, если даже Марго и покурила здесь, то вряд ли «Яву».
Я обыскивал близлежащие кусты до тех пор, пока не услышал, как Марго зовет меня. Возвращаясь, я уже издали увидел перепуганные глаза моих попутчиков.
– На обрыве забыл, – сказал я, вращая на пальце «восьмерку». – Очень ценная штука. Без нее никак нельзя.
Марго, кажется, поверила. Но вот в глазах Крота я заметил настороженность. Он ничего не сказал и, скрывая свое недоверие, быстро отвернулся. Все правильно. Я бы тоже не поверил. «Восьмерка» – это не чемодан баксов, чтобы за ней со скоростью поезда метро бежать.
Я снова взялся за мачете. Окурок не выходил из моей головы. Если Морфичев где-то рядом, то что он предпримет? Со всех ног кинется к финишу, убедившись, что мы не составляем ему достойной конкуренции, или попытается каким-то образом вывести и нас из Игры? Второй путь показался мне более реальным. Коль Морфичев выбрал тактику устранения соперников, то вряд ли теперь откажется от нее. Значит, он будет до поры до времени незаметно идти за нами, не выпуская нас из поля зрения. Когда же выпадет удобный случай, он… А что он может сделать с нами? Кинуть нам под ноги змей? Натравить на нас разозленных хищников? Подсыпать нам в чай яд, когда мы будем спать на привале? Трудно сказать, на что он пойдет, но ничего хорошего от него ждать не стоило.
Время, когда можно было спокойно идти по лесу, думая только о финише, прошло. Я уже не мог сосредоточиться на мачете, не мог думать о предстоящем ночлеге и добывании еды. Теперь я всматривался и прислушивался, настораживаясь всякий раз, когда замечал что-либо подозрительное. Постепенно заросли становились все более редкими, необходимость в моей работе отпала, и Крот вырвался вперед. Мы с Марго стали отставать.
– Прибавьте шагу, Кирилл! – крикнул Крот, обернувшись. – Мы и без того потратили слишком много времени!