Троянская война
Шрифт:
Бывало, что и плевали ей вслед закутанные в черное старухи, которым уже нечего было терять. Так что оставалось делать Елене, как не игнорировать эту стену неприятия, продолжая играть роль гордой земной богини, неподвластной молве и бедам. Вот и шла она по улицам надменная и неприступная, одним своим видом показывая, насколько она выше житейской суеты.
Однако острый взгляд Елены подмечал все. И не остался незамеченным и нищий, лицо которого показалось ей смутно знакомым. И вдруг как наяву увидела она дом отца, полный шумных женихов. Был там среди блестящих
Уж не боги ли послали его, сжалившись над несчастной царицей?
Желая убедиться в своих подозрениях, подошла Елена к нищему и задала вопрос:
— Кто ты, несчастный? Ты же не местный?
Отвечал Одиссей так, чтобы не соврать и при этом правды не сказать. Цепко держался он за придуманный образ, но с каждым новым вопросам развеивались сомнения царицы.
Щедро отсыпала Елена ему в чашу серебра, а потом, будто сжалившись над несчастным, приказала слугам провести его к ней во дворец.
— Этот человек много странствовал и много видел. Он будет развлекать меня сегодня своими рассказами, поэтому отведите его ко мне во дворец, отмойте, оденьте и к ужину приведите ко мне, — распорядилась Елена.
Чтобы не возбуждать подозрения, пошел Одиссей со слугами. Не знал он, друг ему или враг Елена, но решил, что раз уж сейчас не выдала, то и после, наверное, не предаст. Так что позволил он слугам вымыть его в бане, умастить тело маслом и уложить по местной моде бороду и волосы.
Вечером предстал он перед Еленой.
— Муж, — это слово царица словно сплюнула с губ, — редко бывает дома. Лишних слуг я отпустила, так что нам можно поговорить, не опасаясь чужих ушей.
— Царица, ты не боишься оставаться наедине с чужим мужчиной? Не пойдут ли сплетни? — обратился к ней Одиссей.
— Что мне до болтовни прислуги? Тем более, что шанс поговорить с человеком из Греции выпадает так редко. Ради этого можно и рискнуть.
— Ты так уверена, что я ахеец?
— Одиссей, я узнала тебя, и давай говорить напрямую! Если бы я хотела тебе зла, то одного моего слова было бы достаточно, чтобы тебя схватили и казнили еще днем.
— И чего же ты хочешь?
— После смерти Париса в Трое меня ничего больше не держит, но уйти мне не дадут. Я, царица Спарты, по сути превратилась тут в пленницу, судьба которой зависит от Приама и этой злосчастной войны. Ты, рискуя головой, пришел в город явно не просто слухи собирать. Не знаю, что ты задумал, но я помогу тебе в этом, если ты поможешь мне вернуться на родину.
Согласился Одиссей, и ночью провела его Елена по тайному ходу в храм Афины. В темноте, которую не мог развеять масляный светильник, принес царь Итаки жертву Афине, прося, чтобы богиня не считала его действия святотатством.
Затем снял он с постамента статую, оказавшуюся неожиданно легкой, завернул ее в шерстяной плащ и, перевязав получившийся тюк ремнями, повесил себе за спину. В таком виде двинулся он в путь и без помех прошел через весь Илион, спустился в Нижний город. Тут он дождался рассвета, и когда стражники отворили ворота, вышел из Трои. Сделав большой круг, к обеду вышел он к морскому берегу, а там и до ахейского лагеря было недалеко.
Воодушевленные захватом палладия вожди решили, что победа близка, и решили устроить общий штурм, чтобы захватить крепость.
Однако взял слово Одиссей.
— Даже сейчас укрепления Трои сильны, и многие наши воины погибнут прежде, чем взойдут на стены. А полной уверенности в успехе штурма у нас нет. Так не лучше ли продолжить дело, начатое мною? Действуя хитростью, мы скорее победим, чем грубой силой.
Владыка Итаки и раньше предлагал применить хитрость, но эта идея не находила понимания. Они даже поругались по этому поводу с Ахиллом, который считал, что обман противоречит воинской чести. Сын Фетиды хотел остаться в памяти потомков как настоящий герой и, подражая Персею и Гераклу, хотел победить лишь в открытом бою.
— Я не краду победы! — заявил тогда Пелид, и Одиссей больше не настаивал на своем видении войны. Однако теперь Ахилл был мертв, и воины уже гораздо меньше заботились о сохранении чести, думая о выгоде. Один лишь Диомед сохранял благородство и не хотел видеть подлость, даже примененную против троянцев.
— Давайте завтра устроим штурм. Если удастся сразу взойти на стену, то будем и дальше прорываться в город. Если нет, то отступим и сбережем людей. Тогда уже применим хитрость, — подвел итог весьма поредевшего за эти годы совета вождей Агамемнон.
С утра вышли из своего лагеря ахейцы и двинулись на Трою. Сначала они стояли на равнине, вызывая врагов на честный бой, но принявший командование над троянцами Деифоб уже не верил в возможность своей армии выиграть полевое сражение. Поэтому ждали троянцы врага стоя на высоких стенах города.
Поняв, что ждать можно до конца мира, ахейцы пошли в атаку. Закрываясь большими щитами от ливня стрел, они тащили к стене широкие штурмовые лестницы, по которым могли одновременно карабкаться сразу несколько человек в ряд. Вот первые греки полезли вверх, но и троянцы не зевали. Защитники лили на штурмующих кипящее масло, кидали камни и копья, длинными шестами отбрасывали лестницы от стен.
Напрасно ахейские лучники старались поддержать своих товарищей, делая залп за залпом по троянцам. Под защитой каменных зубцов стены те оставались практически неуязвимыми, зато ответные выстрелы собирали обильную дань.
Не сойдя со своих колесниц, стоящих на безопасном расстоянии, смотрели ахейские цари на действия своих отрядов. Когда с воинственными криками густые толпы пехоты полезли на стены, можно было надеяться на успех, но вскоре стало понятно, что штурм захлебывается. Лестниц категорически не хватало, и сотни воинов беспомощно топтались под стенами, пытаясь увернуться от летящих на головы камней. Тех же, кто сумел подняться вверх, встречали копья, и храбрецы один за другим летели вниз.