Тройная игра афериста
Шрифт:
Филин допил второй стакан коньяка, зажевал грушей.
– Ладно, - сказал он, вставая, - живи, Зверь, до завтра. Хотя, у меня на тебя зла нет. А, что дерзкий - это хорошо. Не люблю, когда вор сдачи дать не может. А ты, хоть и сторонишься от нас, но аферюга классный. Наслышаны про твои подвиги. Не хочешь ли у меня несколько уроков взять? Мясники при любом раскладе при бабках.
Я даже растерялся от такого высказывания. От кого, но уж от Филина я столь лестных отзывов не ожидал. Да и не привык я как-то, чтоб Филин больше трех слов
А зловещий посланник уже уходил, таял в сумерках, двигаясь, как хищник, цепко, легко и бесшумно.
Глава 5
Утро. Хоркин лежит в той же позе, на спине, будто и не пошевелился за всю ночь. Луч солнца падает ему на лицо. Хоркин открывает глаза. Он читает по памяти стихи Максимилиана Волошина:
"Я не изгой, я пасынок России...",
С последними строчками Хоркин упруго слетает с кровати и начинает утреннюю разминку. Это, буквально, взрыв, каскад движений, некий симбиоз "Танца зверей" из у-шу, таиландского бокса и конг-фу. Во время заключительного прыжка Хоркин падает расслабленно на ковер и замирает. Его грудь прекращает движение, дыхание останавливается. Он лежит в "позе мертвого" - высшее достижение раджа йоги- больше минуты при полной тишине утреннего гостиничного номера. Единственные звуки: шуршание до сих пор включенного и обезвученого телевизора и заунывный вой пылесоса в коридоре. Потом Хоркин "оживает".
***
Опять такси. Невыразительное, как у индейца, лицо Хоркина. Подъезд какого-то захудалого двухэтажного домика, реликта 50-х. Хоркин входит в подъезд, пробирается по длинному коридору коммуналки, без стука входит в одну из комнат.
Комната едва видна, сквозь плотные шторы почти не проникает дневной свет. В глубоком кресле сидит старуха, почти буквально напоминающая ведьму или бабу ягу из детских киносказок. Она всматривается в пришельца и шамкает:
– Явился, голуба. Явился, не запылился. Денежки принес.
Все ее фразы не носят вопросительной интонации. Они безлики, как и грамофонный голос.
– Явился,-отвечает Хоркин доброжелательно.-Не запылился. Денежки принес.
Он выкладывает на ветхий столик пачку долларов.
– Это для начала. Я остановлюсь в нашей квартире на Речном вокзале. Звони.
Бабка кхекает. Прокашлившись, произносит столь же безлико:
– "Пятый Ангел вострубил, и я увидел звезду, падшую с неба на землю... Из дыма вышла саранча на землю, и дана была ей власть, какую имеют земные скорпионы. И сказано было ей, чтобы не делала вреда траве земной, и никакой зелени, и никакому дереву, а только одним людям, которые не имеют печати Божией на челах своих... По виду своему саранча была подобна коням, приготовленным на войну, и на головах у ней как бы венцы, похожие на золотые, лица же ее - как лица человеческие, и волосы у ней - как волосы у женщин, а зубы у ней были, как у львов. На ней были брони, как бы брони железные, а шум от крыльев ее - как стук от колесниц, когда множество коней бежит на войну... Царем над собой она имела ангела бездны..."
– "Шестой Ангел вострубил...-почти радостно подхватил Хоркин.-И освобождены были четыре Ангела, приготовленные на час и день, и месяц, и год, для того, чтобы умертвить третью часть людей."
После этого он резко повернулся и вышел.Взвыл мотор такси. Лицо Хоркина, сидящего в машине по-прежнему бесстрастно.
***
Маленькая квартира. Обстановка спартанская. Одна стена полностью заставлена книгами на самодельных стеллажах. Узкая койка в углу, стол, два стула. Никаких украшений. Некоторой дисгармонией смотрится мощный компьютер с принтером.
Входит Хоркин. Он втаскивает еще один стол, узкий и длинный. Ставит его к окну, вываливает на него какие-то тетради, несколько пачек бумаги для пишущих машинок. Переходит на столь же спартански обставленную кухню с огромным старинным холодильником ЗИЛ, выгружает из рюкзака продукты, в основном консервы и овощи.
Одет Хоркин более цивилизованно: на нем старенькие штруксы, вельветовая куртка, свитер, кроссовки.
Хоркин садится к телефону.
– Цирк? Здравствуйте, мне бы Никулина. Будет после обеда? Спасибо. Нет, передавать ничего не надо, я перезвоню сам. Скажите, а Корнилов со своими слонами в программе. Приезжает всей труппой через неделю. Большое спасибо, до свидания.
Хоркин садится к компьютеру. Крупно виден экран монитора. На нем загорается надпись: "Фотографии урода", киносценарий.
***
Экран компьютера обретает объем, текст сменяется фигурками, которые оживают, превращаются в настоящих людей. Разноголосый шум зверинца выплескивается с экрана.
Тигрица Лада явно собиралась обмануть своих тюремщиков и ускользнуть из мира насилия. Мне ее было искренне жалко. Она уже приволакивала зад, мочилась кровью, ничего не ела. Начальство, в сущности, ее уже списало. Мне же важно было придумать способ дачи лекарств. Эти дурацкие зверинцы не оборудованы клетками, в которых можно было бы зверя зафиксировать, обездвижить, чтобы сделать укол или обработать рану. Таблетки же Лада глотать не желала, мясо не ела, так что нашпиговать таблетками лакомый кусок я не мог .
Шэт ходил около шибера, люто косился на меня - ревновал. Шэт тоже вызывал у меня жалость. У него были вырваны когти на передних лапах (по этому признаку всегда можно определить, что животное раньше принадлежало Вальтеру Запашному - знаменитому дрессировщику и садисту), это очень затрудняло ему процедуру полчучения мяса, которое подается жищникам специальной вилкой; они его снимают с рожков когтями и затаскивают в клетку. Кроме того, Шэт нежно любил Ладу и ее болезнь повергла панря в глубокую печаль.