Трудиться. Учиться. Влюбиться?..

Бирюкова Инна Андреевна

— Спишешь у Твинка, этот зубрила записывает все лекции слово в слово.

— В том-то и дело, что я не хочу переписывать все слово в слово, — я опустилась на свободный стул.

— Выберешь главное, — отмахнулась подруга и наконец отложила свою книгу. — Рассказывай!

— Да нечего рассказывать. Как по маслу прошло — вернула пропажу, договорилась, припугнула под конец.

— Припугнула?

— Ну да. Сказала, что если обманут или схалтурят — заново отберу расческу, а их развею к едрене фене всех до одного.

— А они что?

— Прониклись. Сказали, что все в комнату доставят в лучшем виде.

— Класс! Летка, ты молодчина!

— Не уверена. Особенно учитывая тот факт, что я вообще во все это вляпалась. И еще то, что у них может ничего и не получиться.

— По крайней мере, они будут очень стараться.

— Не сомневаюсь! Такой кровожадной я себя еще не чувствовала.

Потянулись бесконечные часы ожидания. Я то хваталась за учебники, стараясь отвлечься, но спустя время со вздохом откладывала их, из раза в раз смиряясь с тем, что мудреная наука колдовства, плавно протекая сквозь лихорадочно возбужденный мозг, не оставляет в нем ни следа, то принималась нарезать круги по комнате. Полуэльфка, безмятежно что-то насвистывая, штопала свои наряды и признаков паники не подавала. Что, признаться, бесило меня еще сильнее. Когда мне начало казаться, что уже прошла целая вечность, а наша затея вообще не выгорела, прямо посреди комнаты возник домовик с небольшим, набитым под завязку холщовым мешочком. Я как раз предпринимала очередную, заранее обреченную на провал попытку хотя бы понять прочитанное и от неожиданности выронила книгу прямехонько себе на ногу.

— Ну?! — потирая ушибленные пальцы, рявкнула я на домового.

— Все сделано, — коротко проинформировал тот.

Лайн заинтересованно прислушивалась, оторвавшись от шитья.

— Тут все? — я ослабила горловину и сунула нос в мешок.

— Почти.

— Как почти?! Схалтурили, смертнички?!

— Русалочьей чешуи не было, — с достоинством промолвил бородач, не обратив никакого внимания на мои вопли.

— Как — не было? — тупо переспросила я.

— Кончилась, — сообщил домовик и, видимо, посчитав на этом разговор оконченным, растворился в воздухе.

Я плюхнулась прямо на пол и, вытряхнув содержимое мешка (сверху медленно спланировал наш драгоценный список), начала дотошно его перебирать.

— Лайн, помогай. Надо проверить, действительно ли не хватает только этой чешуи.

В четыре руки мы переворошили всю добычу достаточно быстро.

— Да уж, поработали на славу, — пришлось признать мне.

Все ингредиенты были не только собраны, расфасованы в маленькие аккуратные мешочки, но и старательно подписаны, чтобы я чего не перепутала.

— И что мы будем делать дальше? — задумчиво протянула пифия, засовывая все это богатство обратно в мешок.

— Ощипывать русалку, что же еще? — безапелляционно заявила я. — Вот только придумаем, где ее достать.

— Может, поедим сначала? Время-то обеденное!

— Да, на голодный желудок котелок совсем не варит, — согласилась я. — Пошли.

Мы быстро собрались и вышли. Я прикинула время и с радостью поняла, что несколько минут назад закончилась последняя лекция, и у нас есть неплохие шансы войти в первую двадцатку оголодавших в очереди за едой.

Эти самые шансы уплыли у нас буквально из-под носа, так как на входе в столовую нас отловил директор собственной персоной.

— Лериетана? Кажется, вас не было сегодня на занятиях?

— Приболела, — бессовестно соврала я, старательно накашляв прямо на Верховного.

— Жаль… Да-да, очень жаль. Мне почему-то думалось, что вы не захотите пропустить сегодняшнее практическое занятие.

— Практическое? — я поперхнулась и раскашлялась уже по-настоящему. — Постойте, господин Роутэг вернулся?!

— Да, и смиренно дожидается вас в тренировочном зале. Дорогу-то туда вы еще не запамятовали?

— Нет! — радостно возопила я, срываясь с места.

— Исцелилась, — добродушно хмыкнул в седую бороду директор. — А вы, госпожа Фаррелл, верно, направляетесь в столовую? Помнится, вас тоже не было на лекциях. Но легкое недомогание, я полагаю, аппетиту не вредит?

— Да-да, магистр Тоноклоф, просто жуть какая заразная эта хворь! — полуэльфка тоже пару раз кашлянула и поспешно сбежала в свою комнату, решив, что перекусить можно и в кабаке, пара лишних монеток на это найдется.

— Истинно так, очень заразная. И практически неизлечимая. Лень называется. И разгильдяйство, — пробормотал директор и отправился дальше — наводить страх и ужас на нерадивых адептов.

До тренировочного зала я добежала запыхавшаяся, взмокшая, но довольная. И тенью замерла у приоткрытой двери.

Сам по себе зал каждый раз завораживал меня, как ребенка. Это было абсолютно пустое помещение с одним-единственным окном, накрепко замуровывающимися массивными ставнями на время занятия. Каменный пол, голые стены, изредка поблескивающие голубоватым свечением — что говорило о большом количестве разнокалиберных защитных заклинаний, наложенных на помещение как внутри, так и снаружи, дабы мы, адепты, не разнесли всю Академию по кирпичику. Казалось бы, зал как зал, ничего особенного. Но гораздо выше человеческого роста по всему периметру его украшали цветные витражные стекла, все до единого изображавшие именитых магов во время творимой ими волшбы. Они были тщательно обложены всевозможными щитами и, как я узнала позже, служили мне и моим будущим коллегам «маячками», к которым нам следует стремиться. То есть, каждый раз заходя в зал, мы должны были испытывать благоговейный трепет и стараться достичь самых высоких вершин магической науки. Мне все эти маячки напоминали диковинных фокусников из цирка, запускавших разноцветные «салютики», но Ян как-то обмолвился, что здесь собраны редчайшие заклинания и мудрейшие архимаги, кои эти заклинания и изобрели. Я впечатлилась, но так ничего и не запомнила.

Маг стоял спиной к двери и, сунув руки в карманы, смотрел вдаль сквозь упомянутое выше распахнутое по случаю хорошей погоды окно. Преподавательской мантии на нем не было, как и всегда на практических занятиях. Облачался он в сие одеяние, лишь когда «выходил в люди» читать лекции. В остальное же время костерил мантию последними словами, из которых «погребальный балахон» было, пожалуй, самым приличным. Помнится, я удивилась тогда: почему погребальный? И он милостиво мне разъяснил, что «живому человеку нормально двигаться в этой холере совершенно невозможно, а покойнику на все эти неудобства все равно начхать».

Я улыбнулась.

Волосы отросли и лохматились теперь по собственному усмотрению. Со спины не разглядеть, но вкупе с недельной (как минимум!) щетиной выглядят, наверное, весьма комично. И похудел немного, придется откармливать. Это было наше первое, пусть и недолгое, расставание после свадьбы, и передать весь ворох нахлынувших на меня чувств было бы просто невозможно. Единственное, чего я никак не могла понять, так это о каком практическом занятии может идти речь, если единственное, чего я сейчас хочу, — это целоваться? Хочу так сильно, что аж между лопатками свербит.