Трудная любовь
Шрифт:
Обсуждение статьи о Синевском леспромхозе неожиданно прошло гладко, быстро, поправки оказались незначительными. Валентин ждал боя, но Копытов отказался вступать в него, видимо, помня о последнем партийном собрании. Выступление редактора и удивило, и возмутило Валентина.
— Если бы ты сразу написал так, как Пал Палыч подправил, давно бы материал в газете был.
Полуяров подписал в набор и очерк о свадьбе.
— Тебе же стыдно потом будет, — пробормотал он. — Зря торопишься.
К сожалению, в жизни за приятным событием часто следует десять пренеприятных. Редактор приказал
— К чему такая спешка? — удивился Валентин. — Мы не успеем.
— Успеете, — отмахнулся Копытов. — Доклад получите сегодня.
— По-моему, это будет конференция ради конференции, — осторожно возразил Валентин.
— Все тебе не так, все тебе не нравится! — проворчал Копытов. — Подумаешь, мероприятие! Собрать народ, поговорить, послушать, и вся недолга. Ты, Лесной, дальше своего носа не видишь. Знаешь, какое положение с тиражом? Из сорока тысяч двадцать идет в розницу да там и лежат, пока на базаре на завертку не продадут. Союзпечать скандалит. Приехал представитель цека комсомола, интересовался нашей массовой работой. Соображать надо.
— Сделаем, Сергей Иванович, — скромно отозвался Николай, — раз нужно, сделаем.
— Какой толк будет от такой конференции? — спросил Валентин. — Я считаю…
— Может, на мое место сядешь? — Копытов переглянулся с Николаем и кивнул в сторону Валентина. — Орел, что и говорить.
Доклад Николай взял себе, по телефону узнал о месте и времени конференции и смерил Валентина уничтожающим взглядом.
После работы Валентин остался в редакции, долго читал многотиражную газету паровозоремонтников, выписал несколько фамилий, часто встречающихся под заметками. Привычка добросовестно выполнять поручения взяла верх над злостью, и Валентин на машинке одним пальцем отпечатал несколько пригласительных билетов. До завода было не очень далеко, он с удовольствием дошел по свежему воздуху до проходной и отдал билеты вахтеру.
Утром Николай передал ему всю поступившую почту, а сам целый день писал передовую, изредка отрываясь, чтобы позвонить по телефону и навести справку.
Вечером поехали на завод, взяв с собой стенографистку: в следующий номер планировался отчет о конференции.
В просторном зале заводского клуба собралось человек двадцать. Николай поджал губы:
— Не могли такого пустяка организовать. Придется ехать обратно, чтобы не позориться. Нельзя же проводить конференцию при пустом зале.
— Виноваты мы, — сказал Валентин. — Пустой зал — оценка нашей работы. Надо проводить конференцию.
— Надо уважать редакцию, — наставительно проговорил Николай. — Это позор, а не конференция. Тем более, вас никто не уполномачивал. Я отвечаю. Едем.
— Вы не правы… — начал Валентин, но Николай перебил:
— Я не намерен вас упрашивать.
Валентин отрицательно покачал головой.
— Отлично, — сквозь зубы процедил Николай. — Я вас предупредил. Пеняйте на себя. Стенографистка останется с вами.
Одиноким и жалким почувствовал себя Валентин на сцене, рядом с длинным столом, за которым сидели члены комитета комсомола. Глядя в темноту зрительного зала, он сказал:
— Нет
Валентин рассказал, как построен аппарат редакции, как готовятся к печати авторские письма, объяснил, для чего организуются юнкоровские группы. Он еще не кончил говорить, когда ему передали записку: «Просят к телефону, из редакции». Валентин предложил сделать перерыв.
— Это что за штучки? — услышал он в телефонной трубке голос Копытова. — Это что еще за фокусы, я тебя спрашиваю! Кто тебе дал право проводить конференцию одному? Немедленно в редакцию!
От напряжения, с каким Валентин сдержал себя, чтобы не закричать на редактора, рука вспотела, и он переложил трубку в другую руку, сказал:
— Не могу, Сергей Иванович, конференция идет.
— Ну ладно… Завтра с утра ко мне.
Настроение сразу испортилось, и Валентину стоило больших усилий продолжать конференцию. Зато потом, когда он возвращался домой, на душе было спокойно.
Но утром он пришел в редакцию удрученным и даже испуганным. С Николаем они не разговаривали и лишь при необходимости цедили слова сквозь зубы.
Валентин заглянул к Копытову, но тот махнул рукой — не до тебя, занят.
«Ну, и черт с тобой! — подумал Валентин. — Мне тоже некогда болтовней заниматься!»
И как нарочно, целый день пришлось потратить именно на болтовню. Сначала пришел инструктор из обкома комсомола, неповоротливый, упитанный юноша с двумя подбородками. Когда-то слава о нем гремела, что называется, был он токарем, и кому-то вздумалось его выдвинуть. Хороший токарь стал плохим инструктором обкома. Он долго расспрашивал Валентина об авторских письмах, давал общие советы и в заключение разговора положил на стол свою статью. До обеда Валентин тактично доказывал ему, что статью лучше не печатать.
Затем пришли два паренька из ремесленного училища и долго жаловались, перебивая друг друга, что в общежитии нет кипятка.
Не успел Валентин переговорить по телефону с областным управлением трудовых резервов, как явился товарищ из городского лекционного бюро с пухлой статьей о стирании граней между умственным и физическим трудом. Валентин старался направить лектора в отдел пропаганды и агитации. Оказалось, что там лекцию уже забраковали.
Валентин предложил Ларисе проводить ее домой, так как Олег задерживался.
Ему было приятно идти рядом с ней. Он был уверен, что всем радостно видеть в ней молодую женщину, будущую мать, которая гордо и тяжело ступает по земле. Ему хотелось чем-нибудь помочь грустной Ларисе, приласкать, рассмешить.
Она вздохнула, посмотрела виновато и предложила присесть на скамейку, когда проходили по скверу.
— Устала, — сказала Лариса, вытянув располневшие ноги. — Сын, наверное, будет. Лучше бы сразу двоих, чтобы отмучиться и не возвращаться к этому неприятному делу.