Трудная жизнь

Нельзя сказать, что я наполовину забыл свою мать. Точнее было бы сказать, что я с самого начала знал только ее половину. Нижнюю половину – подол ее платья, ее ступни, руки, запястья, попадавшие в поле моего зрения, когда она нагибалась надо мной. По-моему, я очень смутно помню ее голос. Конечно, в то время я был очень мал. Однажды оказалось, что ее больше нет рядом. И я понял, что она ушла, не сказав ни слова, ни «прощай», ни «спокойной ночи». Прошло немного времени, и я спросил своего брата, который

– Она ушла в лучший мир, – ответил он.

– Она вернется?

– Не думаю.

– Ты хочешь сказать, что мы никогда больше не увидимся?

– Думаю, что увидимся. Она сейчас у Старика.

В то время эти ответы показались мне расплывчатыми и неудовлетворительными. Я никогда не видел своего отца, но в должное время мне попалась на глаза туманная пожелтевшая фотография, которую я изучил вдоль и поперек. На ней был изображен строгий, с военной выправкой мужчина с большими усами, в форме и большом остроконечном шлеме. Я никак не мог понять, что это за форма. Отец мог быть и фельдмаршалом, и адмиралом, и обычным пожарником. В конце концов, он мог быть просто почтальоном.

События, последовавшие после маминого ухода, слегка смешались в моей памяти. Помню только, что у нас вдруг появилась девушка с длинными прямыми волосами, в чьи обязанности входило присматривать за мной и братом. Она не была особо разговорчивой и, похоже, всегда пребывала в плохом настроении. Мы знали ее как мисс Анни. По крайней мере, так она велела себя называть. Она тратила массу времени на уборку и стряпню, специализируясь на картофельных оладьях и традиционном капустном супе, а также вечно готовила пельмени из жирного теста. Я возненавидел все это.

– На случай, если нас когда-нибудь посадят в тюрьму, – сказал как-то брат, лежа в постели, – даже неплохо, что мы заранее привыкаем к такой пище. Ты когда-нибудь где-нибудь видел подобные обеды? По-моему, Анни слегка тронулась.

– Если ты имеешь в виду пельмени, – ответил я, – думаю, сами по себе они были бы и неплохи, если бы их не подавали так много и так часто.

– Убежден, такая еда не для нас.

– Да, пожалуй, слой теста толстоват.

– А вот маме было не в тягость готовить нам каждую неделю окорок с вареной капустой. Помнишь?

– Нет. Тогда у меня и зубов-то не было. А что такое окорок?

– Окорок? Это вещь, братец. Это такое красное мясо, которое привозят из графства Лимерик.

Конечно, это не дословное воспроизведение тех глупых разговоров, которые мы вели между собой. Так выглядят мои теперешние воспоминания о них. Возможно, все было совсем иначе.

Сколь долго продолжался период своего рода провалов, пробелов или пропусков в моей памяти, точно сказать не могу. Но ясно помню, что когда однажды мы с братом заметили, как мисс Анни более яростно, чем обычно, с настоящей свирепостью стирает, отжимает и гладит белье, а главное, пакует чемоданы, мы поняли: что-то затевается. И не ошиблись.

Однажды после завтрака (каша-размазня, чай и хлеб с джемом) к подъезду дома прибыл кеб, и из него, опираясь на трость, вышла очень странная пожилая леди. Я первым увидел ее через окно. Ее волосы, выбивающиеся из-под шляпы, были очень седыми, лицо очень красным, и она шла медленно, словно у нее было плохое зрение. Мисс Анни впустила леди в дом и первым делом сказала нам, что ее зовут миссис Кротти и нам следует вести себя хорошо. Некоторое время она молча стояла посередине кухни, уставившись на гостью довольно-таки бессмысленным взглядом.

– Вот эти два негодяя, миссис Кротти, – сказала мисс Анни.

– И они, слава Богу, выглядят хорошо, – высоким голосом заявила миссис Кротти. – Они выполняют все, что им скажут?

– Вроде бы, да, но порой их трудно заставить пить молоко.

– Да неужели! – воскликнула миссис Кротти возмущенным тоном. – Слышал ли кто-либо подобную чепуху? Когда я была в их возрасте, мне, никогда не хватало молока. Никогда. Я могла пить его кувшинами. И пахту тоже. В мире нет ничего более полезного для желудка и нервов. День и ночь я твержу это мистеру Коллопи, но с таким же успехом я могла бы обращаться вот к этому столу.

С этими словами она ударила по столу своей тростью. Похоже, мисс Анни была озадачена тем, что простое упоминание о молоке вызвало подобную бурю эмоций. Она сняла фартук:

– Давайте лучше посмотрим, – сказала она недовольным тоном, – стоит ли на улице кебмен? Я уже собрала вещи.

– Да, мистер Ханафин ждет нас. Давайте позовем его. Молодые джентльмены уже умылись?

– Насколько это возможно. В чем эта парочка действительно нуждается, так это в хорошей ванне. Но вы же знаете, как здесь трудно с водой.

– Спаси нас, Господи, – сказала миссис Кротти, скривившись, – разве под небесами есть что-нибудь более ужасное, чем грязь. Но будьте уверены, мы вернемся к этому позже, в более подходящее время. Пошли!

Мисс Анни вышла и вернулась с мистером Ханафином, кебменом. У него было красное лицо, возможно из-за обильного употребления портера, зато одет он был как подобает – в цилиндр и накидку с капюшоном темно-зеленого цвета.

– Всем самого доброго утра, – радушно сказал кебмен. – Как я уже говорил, миссис Кротти, мисс Анни выглядит очень хорошо.

– В самом деле? Разумеется, ее пребывание здесь, в Скеррисе, оказалось довольно беспокойным, но мистер Коллопи тоже не подарок, и, возможно, ей действительно было лучше отдохнуть от него две недели.

– Да, сейчас у нее появился замечательный румянец, – галантно ответил мистер Ханафин. – А эти два эрцгерцога будут моими пассажирами?

– Да, – сказала мисс Анни, – они будут вашим основным грузом. Смотрите не выроните их по дороге.

– Будьте спокойны, – ответил мистер Ханафин, улыбаясь, – Марий будет вести себе деликатно. Мы поедем рысцой.