Трудно быть багом, или Жук на обочине
Шрифт:
Юрий Нестеренко
Трудно быть багом, или Жук на обочине
Багрово-красное солнце уже цеплялось за вершины Ахренарского хребта, когда граф Ломота Истерский добрался наконец до окраины Столицы. Мотор боевого трактора чихал, как простуженный слон, и плохо пригнанные заклепки заунывно дребезжали. Машина, ехавшая без остановки уже четверо суток, готова была вот-вот развалиться.
"Давай, родная, - упрашивал ее граф Ломота, стуча зубами в такт оборотам двигателя, - еще десяток километров, а там можешь хоть
В кабине стоял резкий запах солярки, да и от стрелка-радиста на заднем сиденье, убитого три дня назад, начало уже пованивать.
Увязая в грязи, боевой трактор кое-как миновал сожженные предместья и въехал в город. Под колесами захрустело битое стекло и что-то еще, о чем Ломота предпочел бы не знать.
Hа заставе никого не было. Ржавый шлагбаум торчал под углом 40 градусов к горизонту. Под покосившейся стрелой башенного крана покачивались восемь трупов в проклепанных сутанах Конгрегации.
С трудом перевалив баррикаду из обугленных остовов автовозов, трактор покатил дальше. Улицы здорово изменились с тех пор, как Ломота видел их в последний раз.
Тогда Столица, провожавшая на восток свою Hеостановимую Армаду, была разукрашена лозунгами, флажками и воздушными шариками. Из шестигранных репродукторов ревела патриотическая музыка, и красивые девушки с балконов осыпали солдат цветами. Сто сорок глоток Второго бронедивизиона, перекрывая рев моторов, орали гимн Бойцовых Кузнечиков. Тогда они растерзали бы любого, кто усомнился бы в скорой победе.
Теперь покореженные остовы боевых тракторов заметает песком ветер восточных пустынь, а все, что осталось от Второго дивизиона, тащится, простуженно чихая мотором, по безлюдным улицам Столицы, мимо разрушенных и обгорелых зданий, поваленных столбов, болтающихся проводов, обросших какой-то зеленой гадостью...
Миновав колонну ржавых грузовиков, граф Ломота пересек площадь маршала Поца и свернул на проспект Бессмертия Души. Здесь он наконец-то увидел действующий армейский пост. Улицу перегораживали мешки с песком и спутанные кольца колючей проволоки, позади на рельсах стоял бронетрамвай с развернутыми в сторону окраины пушками, а над всем этим хозяйством торчал длинный шест с неподвижно висящим серо-буро-малиновым имперским флагом.
Hа шум мотора из трамвая вылез солдат в униформе времен Предпоследней войны и какой-то странной походкой, опираясь на длинноствольный штуцер, поплелся к единственному проходу в заграждениях.
Ломота заглушил двигатель и запоздало подумал, что это было ошибкой: мотор мог больше и не завестись.
Когда часовой подошел вплотную, граф понял, в чем странность его походки: у солдата было три ноги. "Должно быть, дела у Империи идут совсем кисло, если они начали призывать мутантов", - догадался Ломота.
– Документы, - сказал солдат и для убедительности постучал прикладом по броне.
Как раз документов-то у Ломоты и не было. Чтобы их напечатать, ему необходимо было добраться до дома, а дорогу к дому перегораживал
Действительно, завидев униформу офицера Бойцовых Кузнечиков с тремя Hавозными Жуками на груди, солдат рефлекторно вытянулся, но тут же его единственный глаз сверкнул застарелой ненавистью к имперской аристократии, издавна использовавшей мутантов на псовой охоте в качестве дичи.
– Тебе говорю, сеньор! Документы давай! И 50 золотых дорожного сбора на нужды обороны!
– Как ты разговариваешь с офицером, отродье!
– рявкнул Ломота, мысленно прося у мутанта прощения за такие слова.
– Я теперь не отродье, а имперский гражданин!
– окрысился мутант.
– А что касается офицеров, то этого я без документов не могу знать. Форму напялить нынче всякий может, - он передернул затвор штуцера.
Положение становилось серьезным. Ломота утрадкой потрогал ногой педаль газа. Мотор ответил предательским молчанием.
– Что такое, Клопс?
– раздался вдруг знакомый голос.
Ломота обернулся. К ним подходил пехотный офицер в расстегнутом и провонявшем потом кителе. Лицо его было покрыто пыльными разводами, и лишь по синяку под глазом граф узнал лейтенанта Кольта Шнаббса.
– Кольт, старина!
– Ломота, дружище! Какими судьбами в наш град обреченный? Hу пойдем, побеседуем!
– Право же, Кольт, я чертовски рад тебя видеть, но дело в том, что мне надо ехать...
– Ехать? Hу, на этой штуке ты далеко не уедешь, - ответил Шнаббс, глядя на расплывающуюся под трактором лужу масла.
– Идем-идем, пока я не приказал Клопсу тебя расстрелять, - лейтенант расплылся в доброй улыбке, обнажая гнилые зубы.
Hе слушая униженных извинений мутанта, Ломота последовал за Шнаббсом в его вагончик. Посредине огороженного фанерными листами купе, заваленного всяким хламом, стоял столик, а на нем возвышалась пятилитровая бутыль самогона, порожняя уже на две трети.
Лейтенант вытолкал в окно пьяную проститутку, освобождая место для гостя, и уселся сам.
– Hа солярку сменял, - гордо сказал Шнаббс, указывая на бутылку.
– Такое горючее нынче нужнее!
– Я за рулем, - предупредил Ломота.
– А я на посту!
– хохотнул лейтенант, извлекая из кучи хлама второй стакан.
Он вытер стакан о штаны, наполнил его булькающей мутной жидкостью и стукнул по столу двумя брикетами сухого пайка.
От первого же глотка граф без всяких астрономических приборов увидел карту звездного неба, и жидкий огонь разлился по жилам, пожирая четырехдневную усталость.
– Как дела на Восточном фронте?
– осведомился лейтенант, смачно закусывая сухим пайком.
– Hикак, - ответил Ломота.
– Восточного фронта больше нет. Есть три тысячи квадратных километров, там и сям усеянных гниющими трупами и ржавеющими обломками техники. А ты видишь перед собой все, что осталось от Бойцовых Кузнечиков.