Трудно быть богом. Хищные вещи века
Шрифт:
— Пустяки, пустяки,- благодушно сказал барон.- Шесть плюгавых молодчиков, трусливых, как все лавочники. В «Золотой Подкове» я раскидал их два десятка… Как удачно,- обратился он к Румате,- что тогда при мне не было моего боевого меча! Я мог бы в забывчивости обнажить его.И хотя «Золотая Подкова» не таверна, а всего лишь корчма…
— Некоторые так и говорят,- сказал Румата. — «Не обнажай в корчме».
Хозяйка принесла новые блюда с мясом и новые кувшины вина. Барон засучил рукава и принялся за работу.
— Кстати,- сказал Румата.- Кто были те три пленника, которых вы освободили в «Золотой Подкове»?
— Освободил? — барон перестал жевать и уставился
— Да, конечно,- грустно сказал Румата.
Барон вдруг налился кровью и страшно выкатил глаза.
— Что?! Опять?! — заревел он.
Румата оглянулся. В дверях стоял дон Рипат. Барон заворочался, опрокидывая скамьи и роняя блюда.Дон Рипат значительно посмотрел в глаза Руматы и вышел.
— Прошу прощенья, барон,- сказал Румата, вставая. — Королевская служба…
— А… разочарованно произнес барон. — Сочувствую… Ни за что не пошел на службу!
Дон Рипат ждал сразу за дверью.
— Что нового? — спросил Румата.
— Два часа назад,- деловито сообщил дон Рипат,- по приказу министра охраны дона Рэбы я арестовал и препроводил в Веселую Башню дону Окану.
— Так,- сказал Румата.
— Час назад дона Окана умерла, не выдержав испытания огнем.
— Так, — сказал Румата.
— Официально ее обвинили в шпионаже.Но…-Дон Рипат замялся и опустил глаза. — Я думаю… Мне кажется…
— Я понимаю, — сказал Румата.
Дон Рипат поднял на него виноватые глаза.
— Я был бессилен…- начал он.
— Это не ваше дело,- хрипло сказал Румата. Глаза дона Рипата снова стали оловянными. Румата кивнул ему и вернулся к столу. Барон доканчивал блюдо с фаршированными каракатицами.
— Эсторского!- сказал Румата.- И пусть принесут еще!-он откашлялся.- Будем веселиться. Будем, черт побери, веселиться…
Когда Румата пришел в себя,он обнаружил, что стоит посреди обширного пустыря. Занимался серый рассвет, вдали сиплыми голосами орали петухи-часомеры. Каркали вороны, густо кружившиеся над какой-то неприятной кучей неподалеку, пахло сыростью и тленом. Туман в голове быстро рассеивался, наступало знакомое состояние пронзительной ясности и четкости восприятий, на языке приятно таяла мятная горечь. Сильно саднили пальцы правой руки. Румата поднес к глазам сжатый кулак.Кожа на косточках была ободрана,а в кулаке была зажата пустая ампула из-под каспарамида,могучего средства против алкогольного отравления, которым Земля предусмотрительно снабжала своих разведчиков на отсталых планетах.Видимо,уже здесь,на пустыре, перед тем как впасть в окончательно свинское состояние,он бессознательно,почти инстинктивно высыпал в рот все содержимое ампулы.
Места были знакомые- прямо впереди чернела башня сожженной обсерватории, а левее проступали в сумраке тонкие,как минареты,сторожевые вышки королевского дворца. Румата глубоко вдохнул сырой холодный воздух и направился домой.
Барон Пампа повеселился в эту ночь на славу. В сопровождении кучки безденежных донов,быстро теряющих человеческий облик, он совершил гигантское турне по арканарским кабакам,пропив все,вплоть до роскошного пояса, истребив неимоверное количество спиртного и закусок, учинив по дороге не менее восьми драк.Во всяком случае,Румата мог отчетливо вспомнить восемь драк, в которые он вмешивался,стараясь развести и не допустить смертоубийства.Дальнейшие
Первое время он еще оставался разведчиком. Пил он наравне с бароном: ируканское, эсторское, соанское, арканарское, но перед каждой переменой вин украдкой клал под язык таблетку каспарамида.Он еще сохранял рассудительность и привычно отмечал скопления серых патрулей на перекрестках и у мостов, заставу конных варваров на соанской дороге, где барона наверняка бы пристрелили,если бы Румата не знал наречия варваров.Он отчетливо помнил, как поразила его мысль о том,что неподвижные ряды чудных солдат в длинных черных плащах с капюшонами,выстроенные перед Патриотической школой,- это монастырская дружина.При чем здесь церковь?-подумал он тогда.С каких это пор церковь в Арканаре вмешивается в светские дела?
Он пьянел медленно, но все-таки опьянел, как-то сразу, скачком; и когда в минуту просветления увидел перед собой разрубленный дубовый стол в совершенно незнакомой комнате, обнаженный меч в своей руке и рукоплещущих безденежных донов вокруг,то подумал было,что пора идти домой.Но было поздно. Волна бешенства и отвратительной, непристойной радости освобождения от всего человеческого уже захватила его. Он еще оставался землянином, разведчиком, наследником людей огня и железа,не щадивших себя и не дававших пощады во имя великой цели. Он не мог стать Руматой Эсторским, плотью от плоти двадцати поколений воинственных предков, прославленных грабежами и пьянством. Но он больше не был и коммунаром.У него больше не было обязанностей перед Экспериментом.Его заботили только обязанности перед самим собой.У него больше не было сомнений.Ему было ясно все,абсолютно все.Он точно знал,кто во всем виноват, и он точно знал, чего хочет: рубить наотмашь, предавать огню, сбрасывать с дворцовых ступеней на копья и вилы ревущей толпы…
Румата встрепенулся и вытащил из ножен мечи. Клинки были зазубрены, но чисты. Он помнил, что рубился с кем-то, но с кем? И чем все кончилось?…
…Коней они пропили.Безденежные доны куда-то исчезли. Румата- это он тоже помнил- приволок барона к себе домой.Пампа дон Бау был бодр,совершенно трезв и полон готовности продолжать веселье — просто он больше не мог стоять на ногах. Кроме того, он почему-то считал, что только что распрощался с милой баронессой и находится теперь в боевом походе против своего исконного врага барона Каску,обнаглевшего до последней степени.(«Посудите сами,друг мой,этот негодяй родил из бедра шестипалого мальчишку и назвал его Пампой…») «Солнце заходит,- объявил он,глядя на гобелен,изображающий восход солнца.- Мы могли бы провеселиться всю эту ночь, благородные доны, но ратные подвиги требуют сна. Ни капли вина в походе. К тому же баронесса была бы недовольна».
Что?Постель?Какие постели в чистом поле?Наша постель- попона боевого коня! С этими словами он содрал со стены несчастный гобелен, завернулся в него головой и с грохотом рухнул в угол под светильником.Румата велел мальчику Уно поставить рядом с бароном ведро рассола и кадку с маринадами.У мальчишки было сердитое, заспанное лицо. «Во набрались-то,- ворчал он.- Глаза в разные стороны смотрят…»- «Молчи,дурак»,- сказал тогда Румата и… Что-то случилось потом.Что-то очень скверное,что погнало его через весь город на пустырь.Что-то очень, очень скверное, непростительное, стыдное…