Трудно быть львом

Орлев Ури

Когда они вошли в гостиную, я приложил все усилия, чтобы выглядеть симпатичным и безвредным. Лежал на диване, чтобы показать, насколько я человекообразен, и, подчеркивая это, читал газету. В тот момент, когда они вошли, Рухама перевернула мне страницу, чтобы они видели, что я действительно читаю.

— Есть что-нибудь интересное в сегодняшней газете? — спросил учитель истории.

Я тут же вытащил свою дощечку для письма и сделал несколько замечаний по поводу сегодняшних новостей.

Учитель истории таращил глаза то на меня, то на дощечку. Наконец он сел с тяжелым вздохом в кресло

и больше не открывал рта в течение всего визита. Было видно, что он сразу же мне поверил. Учительница зоологии была возбуждена и взволнованна. Она пыталась подойти ко мне так близко, как позволяла вежливость, и как будто ненароком касалась то моей лапы, то кисточки на хвосте. Я решил облегчить ей задачу — лег у ее ног и написал на дощечке:

ВЫ МОЖЕТЕ МЕНЯ ОСМОТРЕТЬ, ГОСПОЖА.

Я видел, что она уже готова показать меня своим ученикам. Но преподаватель Библии категорически возражал.

— Я не могу допустить, чтобы звери приходили в школу и лежали в классе во время уроков, — сказал он.

Тогда Цвика вкрадчиво спросил его:

— А может, вы воспользуетесь этим, чтобы показать детям, каким был тот лев, который стал символом колена Иуды? [1]

Что же касается учителя арифметики, то он устроил мне настоящий экзамен по своему предмету. И несмотря на мою давнюю ненависть к арифметике, этот экзамен я выдержал с честью.

1

Колено Иуды — одно из двенадцати колен (племен), которые образовали, согласно Библии, израильский народ. Каждое колено произошло от одного из сыновей праотца Иакова. Символом колена Иуды стал лев. Иаков так говорит о своем сыне: «Молодой лев Иуда с добычи, сын мой, поднимается. Преклонился он, лег, как лев и как львица: кто поднимет его?» (Книга Бытия, 49:9)

— Господа, — сказал наконец директор школы, — мы пришли сюда не для того, чтобы обследовать это животное и проверять его знания. Мы пришли, чтобы понять, насколько полезным или вредным будет для детей, если мы позволим Гиди иногда приводить его в школу.

И тут мы с Цвикой решили использовать трюк, который он придумал заранее. В комнату вдруг ворвались Гиди и Шай, набросились на меня, стали тянуть за уши и хвост и щекотать меж ребер, а потом маленький Шай обнял меня и глубоко погрузил свои ручки в гущу моей гривы.

Гиди задал ему приготовленный отцом вопрос:

— Давай поиграем втроем в прятки? Или в холодно-горячо?

А Шай сказал:

— А может, в салки-догонялки?

Представление было абсолютно убедительным, и учителя тут же согласились, что, если родители не будут возражать, Гиди получит разрешение привести меня в школу.

Встречи с родителями растянулись на две недели, причем каждый вечер к нам приходили родители из другого класса. Мы уже заранее знали, что они спросят, что сделают и что мы ответим на каждый вопрос. А Гиди и Шай вообще вели себя, как профессиональные артисты. И всегда находилась какая-нибудь женщина, которая хотела меня ущипнуть, и какой-нибудь мужчина, который хотел заглянуть мне в горло. А также двое-трое таких, которые сначала смертельно боялись меня, а после представления Гиди и Шая немного оттаивали. В конце концов, все родители согласились, чтобы я приходил в школу, но с условием, что, если хоть один ребенок в школе испугается, мои посещения немедленно отменят.

И действительно, среди детей — особенно среди маленьких — нашлось несколько таких, которые, увидев меня впервые и вблизи, стали дрожать от страха. Так что с этой точки зрения первое мое посещение школы обернулось полным провалом. Тогда было решено, что я буду только провожать Гид и в школу и сразу возвращаться. Против этого никто не возражал. А тем временем Гиди и Шай стали приглашать тех детей, которые меня боялись, приходить к нам в дом вместе с родителями. Короче говоря, в течение полутора месяцев мы не занимались ничем, кроме этой просветительской деятельности, и в конце концов она принесла желанные

плоды. Теперь я мог всякий раз, когда мне хотелось, идти с Гиди в школу, и никто уже не видел в моем появлении чего-то особенного. Я был просто кем-то, кто выглядит совершенно иначе, чем все они, и не умеет говорить, а только писать.

В классе у Гиди мне были рады, особенно в дни контрольных по арифметике. Подсказать им правильные ответы я не мог, поэтому писал их на своей дощечке, а если учитель следил за мной, я, как будто от безделья, то почесывался, то стучал когтем по полу. А дети уже знали, что почесывания левого уха означает тысячи, а почесывания правого уха — единицы. К сожалению, я был не в силах помочь им в более сложных заданиях, потому что не мог нашептать им ответ, но, если они незаметно для учителя показывали мне свое решение и вопрошающе смотрели на меня, я мог кивнуть или покачать головой: «да» или «нет».

Конечно, я не ходил в школу каждый день. С меня довольно было двенадцати лет моей человеческой жизни, которые я сам в ней провел. И в садик Шая я приходил лишь изредка, да и тогда не заходил внутрь. Там было слишком много детей, которые меня боялись.

Малышей ведь не заинтересуешь умением писать на дощечке или отвечать «да» или «нет» на заковыристые вопросы. Они, наверно, думали, что так делают все львы. И видели во мне просто дрессированного зверя, злого и опасного хищника, и не более того. Даже после пожара.

Пожар в садике вспыхнул из-за утечки горючего в подвале, где находилась установка для отопления. Гиди был в тот день на ежегодной школьной экскурсии, и Рухама попросила меня привести Шая из садика домой. Я всегда делал это с удовольствием. В этот раз я пошел немного раньше и уже издали увидел дым и услышал крики с улицы:

— В детском саду что-то горит! Надо вызвать пожарную команду!

Я бросился бежать, опережая других бегущих. Добравшись до садика, я увидел, что весь нижний этаж уже охвачен пламенем. Я сразу понял, что дети попали в ловушку, потому что не могут выйти из здания обычным путем. И действительно, через несколько минут я увидел на крыше воспитательницу и ее помощницу, вокруг которых толпились перепуганные дети.

Я не стал терять времени. Протиснулся сквозь толпу — что было нетрудно, потому что передо мной расступались, — и побежал к соседнему дому. Там я поднялся наверх и одним махом перепрыгнул на плоскую крышу горящего дома. Шай тут же подбежал ко мне и повис на шее. Но к его большому удивлению, я тотчас стряхнул его с себя, схватил в зубы его штаны и рубашку и вот так, неся его в зубах, как львица львенка или кошка котенка, одним прыжком перенес на соседнюю крышу. Потом сразу же вернулся на горящий дом, сопровождаемый аплодисментами и криками собравшейся внизу толпы. Теперь, однако, я столкнулся с проблемой: дети боялись меня не меньше, чем огня, а может быть, даже больше. Огонь был еще внизу, и только дым ел им глаза, а я был рядом, со всеми своими клыками и когтями. Но воспитательница, лишь мгновенье поколебавшись, стала хватать детишек одного за другим и передавать мне в пасть, а я, ухватив зубами их одежду, раз за разом прыжком переносил этих детей на соседнюю крышу, не обращая внимания на их перепуганный визг. Ребятишек было двадцать три, так что я управился с ними довольно быстро и под конец перенес таким же манером и их воспитательницу, а вот с помощницей дело оказалось сложнее, потому что она категорически отказалась от моей помощи. Но когда пламя вырвалось из лестничной клетки прямо на крышу и его языки стали лизать кровельное железо, она потеряла сознание и упала. В таком состоянии мне не составило особого труда перенести и ее. Да она и не была особенно тяжелой. А тем временем прибыли пожарные и начали гасить огонь.