Трудный месяц май
Шрифт:
Директор долго извинялся, но о тиграх все равно ничего толком не сказал:
— Проверял лично, товарищ старший лейтенант Осипов! Все на месте, то есть здесь их нет. Аттракцион «Бенгальские тигры — 73»…
— Семьдесят три бенгальских тигра?! — не сдержал удивления Осипов.
— Нет, — снисходительно пояснил директор, — тигров у Вани Брахмапутрараджкапурчанга всего пять, но программа новая, 1973 года. И работают они в данный момент в Ашхабаде, у меня гастроли начнутся с первого июня. Пожалуйста, если вы…
— Спасибо, — опередил Осипов.
— Пожалуйста, товарищ
— Извините.
— Пожалуйста. — Директор полностью успокоился и опять обрел властный голос. — Вообще такие случаи бывают. Иногда! Кое-где. Но лично от меня!.. Еще никто!.. Не убегал!
Последние слова Осипов передал начальнику.
— А от нас бегут! И найти их не можем. Милиционер ты или кто?!
Осипов обиженно выпятил нижнюю губу, усики топорщились ежиком.
— Поспи часок на диване, — помягчел начальник.
— Пойду.
— Ну проветрись.
На проспекте Ленина Осипов остановился: куда идти?
Направо — мосты, автомобильный и железнодорожный, за лесом — промышленная зона: электростанция, нефтеперерабатывающий завод. Еще дальше — прозрачный городок овощного тепличного совхоза. А там опять леса.
Налево — не освоенная еще набережная будущих Больших Иришей.
Осипов решил спуститься к Волхову и повернуть на юг, налево.
По мосту двигались битумовозы. От них пахло пережаренными семечками, как от асфальта в знойный день.
Громадины битумовозы с такой тяжестью наваливались на спину моста, что казалось, дуга его распрямляется. А когда снова с облегчением выгибается над Волховом, крякает, завидев следующую колонну автомобилей с горячими цистернами.
Взойдя на мост, Осипов привалился грудью к широким перилам и постоял немного, любуясь знакомым и всегда милым его сердцу видом.
Река широко и зеркально стелилась под двукрылым мостом и под другим, перепончатым, тоже ажурным, железнодорожным, который был взорван в войну и перегораживал сильную и глубокую реку косыми сетями ферм.
За железнодорожным мостом виднелись серые корпуса ГРЭС, округлые головы нефтеперерабатывающих колонн завода, серебристые, курившиеся паром. Колоны выглядывали из-за леса батареей космических ракет, готовых к пуску.
Высоченные, расписанные в полоску трубы ГРЭС и завода дымили лениво и негусто, а газосбросный факел совсем померк под ярким майским солнцем.
Речная гладь изгибалась, тончала, низведясь до ртутно-сверкающей нити, и вовсе исчезала в лиловом просторе.
Осипов перешел на другую сторону. И здесь постоял. Отсюда открывался город — белый, многоэтажный, новый, с иголочки. И представить себе невозможно, что всего десять лет назад, когда Осипов приехал в Ириши по комсомольской путевке, от довоенного поселка не было даже печных труб. То, что не могло сгореть, рассыпалось, истлело, вдавилось в податливую землю танковыми гусеницами и солдатскими сапогами. Два года фронт стоял, два года…
Волхов не спеша катил свои густые воды, вихляя между пологими зелеными берегами с желтой кромкой, ласково обнимал таинственный остров Люкки
Встряхнув тяжелой головой, Осипов сошел с моста и, как решил заранее, спустился к воде.
У мостовой опоры двое ребятишек удили рыбу.
— Клюет? — поинтересовался Осипов.
— Не-е, дядя Армен… Не нашли еще?
Осипов выпятил губу и покачал отрицательно.
— Не знаете, есть тут где-либо землянка, блиндаж, где можно трое суток отсидеться?
— Не-е, дядя Армен. Что было подходящее, мы уже обсмотрели.
— А Валеру Крахмалова не встречали? — неожиданно вспомнил о нем Осипов.
— Барбоса? Не-е!
— Он и в школу сегодня не приходил, — добавил второй.
Что Крахмалов не был в школе, ничего особенного не значило: такое случалось с ним нередко, даже слишком часто. Но то, что Крахмалова-Барбоса за полдня не видели ни в школе, ни в городе, ни на берегу, настораживало.
— А вы почему здесь? Тоже прогуливаете?
— Не-е, дядя Армен, мы уже гуляем, экзамены начались.
— Счастливчики! — И Осипов побрел по берегу.
Вот теперь, пока Осипов медленно идет вдоль реки и внимательно всматривается в обрывистый берег, есть возможность заглянуть в историю.
В стародавние времена, когда Волхов был единственной и главной магистралью на пути «из варягов в греки», между Ладожским озером и Господином Великим Новгородом поселился бедный смерд Кириш, Кирилл по-современному. С годами примкнули к его избе и другие избы, а главенствовала над всеми старшая дочь Кириша, Ирина. По именам отца и дочери и сложилось название «Ириши». Хотя утверждают, что только по имени дочери: Ирина, Ириша, Ириши. Только с незапамятных лет говорят не Ириши, а Ириши.
Вокруг Иришей леса могучие, болота ягодные, река полноводная, а дорог никаких. И были Ириши глухой глухоманью. Но вот проложили рядом железнодорожный путь Ленинград — Москва, и началась другая жизнь. Построили деревообрабатывающий комбинат, вырос рабочий поселок, станция-минутка.
«Минутка» потому, что поезда останавливались в Иришах на одну минуту. Пассажирские, конечно. Товарные подолгу задерживались: пока их загрузят связками штакетника, тарной дощечкой, щепой для спичечных фабрик, табуретами, черенками для лопат, иной немудреной, но тоже нужной продукцией комбината.
А потом началась война, Великая Отечественная. Фашисты блокадным кольцом обложили Ленинград. Только узкая горловина осталась, по ней и пролегла ледяная Дорога жизни через Ладожское озеро.
Как ни старались враги перерезать горловину, насмерть задушить голодом Ленинград, ничего у них не вышло. Не дали советские воины замкнуть кольцо. Одиннадцать тысяч пятьсот героев жизнь за это отдали. Столько в Иришах и людей раньше не было.
А после войны и ни одного не было.