Трудный путь к диалогу
Шрифт:
И вот, наконец, заговор молчания кончился. Появились первые публикации о Бердяеве (например, в "Книжном обозрении", 1988, номер 52), готовится сборник его избранных трудов. Можно лишь порадоваться за тех, кто откроет для себя неведомый им яркий и прекрасный мир бердяевской мысли.
Автор множества книг, руководитель московской "Вольной академии духовной культуры", редактор уникального журнала русской религиозной мысли "Путь" (Париж, 1925-1940), Бердяев занимает в отечественной философии место, соответствующее месту Достоевского в литературе. Как и автора "Братьев Карамазовых", столь близкого ему по духу, Бердяева всегда волновали роковые вопросы бытия, трагичность человеческой жизни, проблемы страдания и духовных судеб мира. Как и Достоевский, он был писателем страстным, полемичным, огненным, и оба они оказали немалое влияние на мировую мысль.
С мужеством рыцаря защищал Бердяев достоинство человека, ценность личности и ее свободу. Признавая оправданность поисков лучшего социального порядка, он утверждал, что одно это никогда не решит главной проблемы человеческой духовности. Враг всякого порабощения и унижения человека, Бердяев рассматривал историю как борьбу духа против мертвящих его сил социальных и идеологических. Будучи убежденным христианином, он был чужд ложной апологетики, смело говорил о "достоинстве христианства и недостоинстве христиан", об изъянах в церковном мышлении и практике. "Я пришел к тому заключению, - писал он в конце жизни, - что безбожие, не легкомысленное или злобное, а серьезное и глубокое, полезно и имеет очищающее значение. Необходимо радикальное очищение человеческих идей о Боге, которые и привели к безбожию. Необходима критика откровения, раскрытие того, что есть человеческое привнесение в откровение".
Бердяев был неспособен на компромисс - ни с "правыми", ни с "левыми". Он питал неприязнь к любой форме стадного сознания. Свобода и творчество (в самом широком смысле слова) были для него непременным условием развития личности - этой фундаментальной единицы общества. Преображение личности, жизни, мироздания является, согласно его учению, основной целью истории. Она, по его словам, "есть ответ человек на Божий призыв". Бердяев не принимал бескрылого обыденного сознания, не мирился с "духовной буржуазностью", как бы он ни проявлялась.
Разумеется, у Бердяева можно найти много эпатирующего и спорного, но, возвращая его сегодня в сокровищницу русской культуры, следует помнить, что это не "вчерашний день", не "археология" культуры, а неотъемлемая и актуальная часть ее целостного организма. Когда из него выпадают те или иные элементы, культура несет чувствительные потери. И дальнейшее духовное развитие, которое так необходимо нашему обществу, невозможно без возмещения этих потерь.
В ткани российской мысли XX век до сих пор зияют удручающие разрывы. Потеряв связь с прошлым, в том числе и недавним прошлым, она оказалась ущербной в настоящем. Не случайно, что у нас долгое время не было оригинальных философов (за редкими исключениями вроде М. Мамардашвили), по существу, были лишь историки мысли. Это объясняется тем, что культурная традиция был в значительной степени прервана, было изуродовано здание, которое воздвигалось крупнейшими отечественными писателями и мыслителями. Здание это не было чем-то однородным: мы находим среди его творцов людей весьма различных, которые вели между собой острую полемику. Но таково органическое свойство живой и свободной мысли: она прекрасна только в своем многообразии. Для нее смертельны вивисекции, пусть даже производимые с самыми благими целями. Мысль живет в диалоге. Приказной окрик любого догматика душит ее.
К счастью, теперь у нас начинают осознавать эту истину. И первое, что должно быть сделано для оздоровления отечественной культуры, - это восстановление ее связей с живым потоком развития русской и мировой культур. И это станет одной из важнейших предпосылок этического, духовного оздоровления всего общества. Ведь оно не может жить одними материальными интересами, подмена же духовных основ спортом и развлекательными программами - в какой бы стране это ни происходило - неизбежно ведет к деградации, инфантилизму, кризисам и, в конечном счете, - к катастрофе. Вот для чего так нужны нам сегодня эти забытые и полузабытые "возвращающиеся" имена.
Если говорить только о философии, то, несомненно, отрадным событием было начатое в 60-х годах издание серии "философское наследие". Однако, обогатив нашу культуру переводами классиков мысли Востока и Запада, эта серия странным образом обошла почти все великие имена России. И вот, в конце концов, запреты здесь, кажется, сняты. Появились, пусть и недостаточными тиражами и с купюрами, произведения Петра Чаадаева, Ивана Киреевского, Владимир Соловьева, Николая Федорова. Теперь очередь за другими мыслителями XIX века: Алексеем Хомяковым, Львом Толстым, Сергеем Трубецким, Львом Лопатиным (впрочем, кое-что из Хомякова уже переиздано, философские труды Толстого вошли в его юбилейный девяностотомник).
Но не менее важно познакомить читателя и с той блестящей плеядой авторов нашего столетия, которые составили мировую славу русской философии, богословия, культуры. У каждого из них есть своя стержневая тема. Павел Флоренский сосредоточен на парадоксальности, антиномичности истины и на природе как "символе" незримой реальности. Бердяев выступает как певец творчества и свободы. Николай Лосский раскрывает значение интуиции в познании. Сергей Булгаков, особенно в ранних произведениях, останавливается на культуротворящей роли христианства. Семен Франк ведет нас к постижению Реальности по путям кристально строгой мысли, его антипод Лев Шестов смело оспаривает притязания разума на роль последней инстанции в познании и жизни. Все они, включая Дмитрия Мережковского, Евгения Трубецкого, Бориса Вышеславцева, Георгия Федотова, дают богатую пищу для размышления о духовных корнях культуры и общественной жизни.
Хочется обратить внимание еще на одно прочно забытое имя. В январе этого года исполнилось 100 лет со дня рождения видного русского социолога, мыслителя и историка Питирима Сорокина (1889-1968). Мне неизвестно, чтобы и этот юбилей у нас был где-нибудь отмечен. А проходить мимо него было бы несправедливо. Пусть Сорокин был эмигрантом (хотя и вынужденным), пусть он когда-то участвовал в работе Временного правительств (он был секретарем Керенского), но все это уже далекое прошлое, история. Оказавшись на Западе, Сорокин в течение многих лет был профессором Гарвардского университета и стал одним из ведущих социологов мира. Но это не повод забывать, что основные его идеи сформировались на российской почве. Свои главные книги он писал по-английски и все же во многом оставался типичным русским мыслителем. Сорокин не только стоит в одном ряду со знаменитыми историософами XX века, но в некоторых отношениях даже глубже их. Это-то и делает для нас актуальным творческое наследие человека, сто лет назад увидевшего свет в далекой стране народа коми.
Если такие историки, как Николай Данилевский, Освальд Шпенглер и Арнольд Тойнби, рассматривали судьбы изолированных культур (впрочем, для Данилевского и Тойнби их изоляция был относительной), то Сорокин указал на важнейшие мировоззренческие корни любой культуры. Человек, согласно Сорокину, живет в двух планах бытия: духовном и материальном. Когда духовные ценности выдвигаются для него на первое место, возникает мощный творческий пик культуры. Но затем этот период сменяется "чувственным" вариантом культуры, который отдает предпочтение интересам материальным. Возникает идеал насыщения, обогащения, потребления. Стимулируя бурное развитие науки и цивилизации, он при этом создает вакуум в сфере духа, что затем, естественно, дает импульс для новых поисков духовности. В античном мире, согласно Сорокину, этот поиск хронологически совпадает с эпохой Римской империи. Осуществляется он и в наши дни.
Среди сил, которые способствуют гармонизации разрозненных начал истории, важнейшей Сорокин считает человеческую солидарность, взаимопомощь, любовь. Дефицит любви влечет за собой самые тяжкие последствия, тормозит само социальное развитие. "В передовых индустриальных странах, - пишет Сорокин, - огромное количество времени, средств и коллективных усилий тратится на производство физической энергии, основанное на знании физических, химических и биологических законов. Но в отличие от этого технологии любви во всех странах практически не уделялось внимания, усилий и размышлений. Эта технология находится на столь низком уровне, что соответствует уровню ручного производства у самых отсталых племен, не имеющих даже своей письменности".