Трудный Роман

Марчик Георгий Оскарович

Марианна — сама естественность — стала просматривать иллюстрированный журнал с яркой обложкой. С интересом обернулась к Роману:

— Ты читаешь по-английски?

— Читаю, — ответил Роман. Как будто это и так было не ясно.

Женя рассматривала картинки на стенах. Костя с видом завсегдатая, друга дома, опустился в глубокое мягкое кресло.

— Чем нас здесь угостят, кроме вежливости, которая ничего не стоит, но ко многому обязывает? — спросил он, стараясь говорить развязно.

Во рту у него вкус жженой резины.

Настроение серое и кислое. Ничего не случилось. Просто после последнего своего послания Женя стала сторониться его. Первой не заговаривала. Куда-то улетучились ее непосредственность и простота. Вот такие девчонки — сами разоткровенничаются, а потом им стыдно. Костя чувствовал себя уязвленным, но старался не подавать виду.

— Будет кофе, сандвичи и сигареты, — неловко улыбнулся Роман и развел руками. — Желающих борща — прошу на кухню.

Последнее адресовалось непосредственно к Косте. Тот удовлетворенно кивнул и потер ладони:

— Сандвичи — это хорошо! И чем больше — тем лучше.

Роман ушел. Беседа без него не клеилась. Собственно, вся компания появилась здесь случайно. Марианна услышала, что Роман неплохо играет на гитаре, и пожелала его послушать. «Пожалуйста, — сказал Роман и посмотрел ей прямо в глаза. — Мы можем зайти после уроков ко мне, и я с удовольствием сыграю вам все, что умею: блюзы, вестерны, цыганские романсы, русские, аргентинские, кубинские и другие народные песни».

Марианна приняла приглашение.

Роман вернулся с кофейником и стал разливать по чашкам густой, ароматный кофе. Женя ни с того ни с сего вскрикнула:

— Ой, Ромка, а где же у тебя окно?

— Окно? — нарочито удивленно переспросил Роман, поднимая брови. — Мне нравится без окна. Здесь, как в барокамере… Ничто не отвлекает от раздумий.

Костя и Марианна тоже с любопытством стали оглядывать стены — окон в комнате действительно не было. Костя раньше этого как-то не заметил. Марианна деликатно молчала, хотя и на ее лице появилось выражение некоторого недоумения и немого вопроса.

— Мне еще предстоит прорубить свое окно в Европу, — пошутил Роман. — Но пока, как видите, обхожусь и так. Пейте кофе…

Он взял электрическую гитару, тронул пальцами струны, и негромкие аккорды заполнили комнату. И остались в ней. Потому что им некуда было улететь — со всех сторон их окружали стены. Роман негромко и без вдохновения спел две песни на английском языке, похожих, как близнецы, одна на другую, отложил гитару…

— Не поется, — виновато сказал он. — Не в форме, наверное.

— Надо было самому выпить кофе, — сказал Костя.

— Если бы вдохновение приходило после чашки кофе! — Роман смотрел на раскрытый журнал в руках Марианны. —

Вы тоже знаете английский? — улыбнулся он ей.

— Да.

Разговор как-то непонятно стал прыгать с одного предмета на другой, пошел неожиданными скачками и зигзагами.

— А почему мы не переводим многих хороших писателей? — спросил Роман.

— Ты хочешь во всем видеть противоречие, — улыбнулась Марианна. — Да, какой же ты наивный. Даже у хороших авторов есть слабые книги.

Вот так она всегда, как опытный фехтовальщик выбивала шпагу из рук.

— А вот скажите, — Женя, довольная, хлопнула в ладоши, — можно ли отсутствие убеждений и равнодушие к общественным делам считать тоже мировоззрением?

— Конечно, можно, — подхватил Костя. — Это и есть мировоззрение обывателей и мещан. — Он не без торжества взглянул на Романа.

— Браво, браво! — закричала Женя и снова захлопала в ладоши. — Один — ноль в нашу пользу!..

Она сидела на стуле, закинув ногу на ногу. Взгляд Романа как бы застал ее врасплох, и она машинальным движением потянула край короткой юбочки.

— Ты чего? — удивился Роман. — Тоже мне, приходят в гости и оскорбляют… Уж если диспут, то по всем правилам.

Стоило Роману обмолвиться о диспуте, как они наперебой стали со всеми подробностями рассказывать о нем Марианне. Не поймешь, что в ее глазах, — смотри не смотри. Они словно две живые быстрые мохнатые зверушки. Сейчас они присмирели, спрятались вглубь, а через минуту метнутся туда-сюда, заволнуются. Чего уж там: они красивые, эти зверушки. Очень красивые. Пугливые и гордые до невозможности.

— А Роман встал и пошел себе через весь класс. Мымра глаза вытаращила, не сообразит почему. — Женя в восторге. Забыла, что в те минуты ей было не до смеха, сердце колотилось, как после стометровки. — «У меня, говорит, голова болит…»

— Правда, голова заболела? — чувствовалось, неспроста поинтересовалась Марианна.

Роман простодушно ухмыльнулся.

— Не-а. Надоело. Сидим жуем прописные истины. Ладно, думаю, куда ни шло. А тут эта… — Роман хмыкнул. — У нее что ни слово — комок глины. Не проглотишь. Ну, инквизицию учинила. Лучше не придумаешь. Череп нашей Великой Мымры устроен таким образом, что она не допускает даже мысли, что кто-то из учеников может быть умнее ее или больше знать. Это как бы предопределено заранее, заложено в природе наших отношений. Ибо она учитель. А мы ученики.

— А что тебя возмущает? — Марианна удивленно посмотрела на Романа. — Допустим, некоторые перегибают палку, но стоит ли из-за этого впадать в панику?

— А-а-а-а, — досадливо покривился Роман. — Я не о том. Ограниченность все приводит к общему знаменателю. Лучшие правила морали обесцениваются, когда инструкции по их применению разрабатывают дураки. — И вот тут-то Роман и бросил фразу, которая вызвала общий смех: — А они ведут холодное существование…