Трудный выбор
Шрифт:
Шелли хмуро сдвинула брови.
– Вот-вот, – кивнул Грант, верно истолковав ее гримасу. – Я-то считал, что он не стоит ее внимания, но Мисси голову потеряла из-за этого типа. Так или иначе… – он вздохнул, – когда я стал работать в аппарате сенатора Ланкастера и познакомился с Мисси, мы подружились. Скрепя сердце я согласился проводить ее на официальный прием, где она должна была встретиться со своим любовником. Тот же, распорядившись, чтобы его жену отвезли домой, поскольку «возникли неотложные дела», улизнул вместе с Мисси.
– И это вошло в правило, – догадалась Шелли.
– Именно так.
Отвращение Гранта к этому конгрессмену было очевидным. Впрочем, как и злость на самого себя.
– Что же произошло? – тихо спросила Шелли. – Почему Мисси покончила с собой?
– Обычное дело. Мисси забеременела, а конгрессмен, когда узнал, пришел в ярость. Все это время она надеялась, что ради нее он бросит жену. Я же постоянно предостерегал ее, что она тешит себя напрасными иллюзиями, но Мисси не желала слушать… Она позвонила мне из их тайной квартиры, из их так называемого гнездышка. Когда я добрался туда, она была в отчаянии: конгрессмен предложил ей потихоньку устроить аборт, сказав, что это все, на что она может рассчитывать. Проводя ее до дома, я посоветовал лечь спать. На следующее утро она была мертва.
Шелли накрыла его ладони своими.
– Почему же ты никому не рассказал об этом, когда тебя несправедливо обвинили и уволили с работы? Если бы ты пошел к сенатору и все рассказал, неужели бы он тебе не поверил?
– Возможно. Не знаю. Если бы я не назвал имени виновного, он мог бы подумать, что я все сочинил, чтобы защитить самого себя. А скажи я ему, кто этот человек, сенатор, вероятнее всего, призвал бы его к ответу. Я был бы только рад, если бы этот конгрессмен получил по заслугам, но мне было жаль его жену и детей. Во всей этой мерзкой истории только они и были по-настоящему невиновны. Даже Мисси была достаточно взрослой, чтобы понимать: за все приходится платить.
– Не многие смогли бы поступить так, как ты, и взять вину на себя за то, чего не совершали.
– Не вешай на меня медалей, Шелли, – рассмеялся он. – В тот момент мои действия были продиктованы скорее равнодушием, чем благородством. Я был сыт по горло двуличностью и злословием окружающих. Если мои коллеги поверили, что я способен на такое, – я не хотел больше иметь с ними ничего общего. Они с готовностью, чуть ли не с радостью, поверили, будто я загубил жизнь бедной девушки. Но мне уже было безразлично, что они обо мне думают. Когда я только приехал в Вашингтон, я испытывал чуть ли не фанатичное преклонение перед теми, кто стоит у руля государства. Но очень скоро убедился, что они самые обычные люди, со всеми слабостями и недостатками, присущими человеческой натуре… А когда уезжал оттуда, я чувствовал себя чище, выше всех этих людей. – Он устремил на нее пристальный взгляд своих серо-зеленых глаз и тихо добавил: – Но теперь я ничуть не лучше любого из них.
Он потянул ее за руку, и Шелли, обойдя вокруг маленького столика, встала напротив Гранта. Он сжал ее ладони в своих.
– Если бы ты была сейчас замужем, сомневаюсь, что для меня это что-либо изменило. Вновь встретив тебя после десяти лет разлуки, я бы никакому мужу не позволил встать на пути моего желания. Я пошел бы на все, лишь бы сделать явью то, что произошло между нами прошлой ночью.
Шелли коснулась седых прядей на его висках. Голос ее срывался от волнения. – Особенных усилий тебе бы не пришлось прилагать. Слава Богу, мне не надо было выбирать между тобой и мужем. Хотя я не уверена, что какие-то моральные соображения повлияли бы на мое решение.
– Шелли, твой муж не ценил тебя как женщину. Я знаю, я понял это по твоим изумленным откликам сегодня ночью.
Его мужское тщеславие вызвало у нее нежную улыбку.
– Если ты имеешь в виду, что он недостаточно меня любил, – ты прав. Он никогда не ласкал мою грудь губами и языком. Порой целовал, но не так, как мне хотелось и как это делаешь ты. – Шелли не ведала, откуда взялась эта неожиданная смелость, но она совсем не смущалась, произнося такие вещи. – Он не щекотал языком под моими коленями, не разговаривал со мной, когда мы занимались любовью. Он не мог донести меня до экстаза и так и не простил мне этого. А ты сумел. Столько раз за эту ночь…
Грант взял ее руку, поднес к губам и пылко поцеловал.
– Спасибо, что сказала мне, Шелли. Боже, как я мечтал, чтобы все было именно так. Я понял это по твоей реакции, твоему изумлению. Я так надеялся на это. Вот такой я самонадеянный эгоист. Раз не я лишил тебя девственности, мне хотелось подарить тебе хотя бы это.
Она любовно провела пальцем по четким линиям его рта.
– Мое расставание с девственностью ничего для меня не значило. Было только очень больно – и проделано все без любви и нежности. А сегодня ночью… – Взгляд ее скользнул вдоль стен крохотной кухоньки, словно в поисках какой-нибудь подсказки, начертанной где-нибудь крупными буквами. – Это было как… рождение… Я стала женщиной. Глаза его заблестели от наплыва чувств.
– Я люблю тебя.
– Я люблю тебя, – тихо повторила она его слова. А затем повторяла их еще и еще раз, словно потому, что десять лет не могла позволить себе произнести это вслух.
Грант обнял ее и зарылся лицом в ее груди. Шелли обхватила ладонями его голову, прижала к себе. Долго они стояли так, под впечатлением только что высказанных вслух признаний.
Когда Грант поднял голову, в его глазах она прочла откровенное приглашение.
– Все эти разговоры о целовании коленок и прочего привели меня… о-о… – Он проворно развязал пояс халата, обвитый вокруг талии Шелли. Полы его распахнулись, являя взору Гранта ее неприкрытую наготу.
Лаская ее бедра руками, он вновь склонил голову и поцеловал ее в живот. Язык его нырнул в маленькую впадинку пупка.
– Ты не против? – прошептал Грант.
Если бы Шелли и без того не трепетала от желания, губы Гранта, горячие, влажные и настойчивые, несомненно, убедили бы ее. Ладони его коснулись ее ягодиц.
– Признаюсь, – вымолвила она, – я подумала об этом раньше тебя.
– Как же, как же…
– Пойдем наверх.
– Давай останемся здесь.
Прежде чем Шелли успела сообразить, что происходит, Грант подхватил ее на руки и усадил лицом к себе на колени.