Трудовые будни барышни-попаданки 4
Шрифт:
Для этого пришлось постараться. Несколько вечеров я и Миша, временно забросивший свои расследования, провели в особой мастерской, ключи от которой имели только мы, а еще для надежности установили механический кодовый замок. Кстати, именно на этот секретный объект — небольшое помещение внутри механического цеха — мы перенесли все оружие, кроме пистолетов мужа.
Конечно же, кроме самоката, супруг развлекался и более интересными вещами. Как-то вечером он вызвал меня из дома по внутреннему телеграфу. Провел в особую мастерскую.
— Знаешь, чем я занят? Любимое развлечение военрука — собираю и разбираю
Если скепсис может смениться ужасом, это был тот самый случай. Да, без приклада, но машинка для человекоубийства действительно напоминала самый знаменитый автомат XX века.
— Если бы меня услышали на любом профильном форуме, застрелили бы без патронов, — смеясь продолжил муж. — Конечно, это не калаш, а усредненная автоматическая штурмовая винтовка середины XX века. Изготовить оказалось не так и трудно. Федосеич сделал коробку и пружины, а Шульц — нарезку ствола, ничего не зная о существовании магазина. Тем более и патронов для него нет. Здорово было бы, — продолжил он со знакомым вдохновением мальчишки, дорвавшегося до оружия, — разобрать его, спрятать ствол, показать всем современным Кулибиным и спросить: для чего эти потроха?
— Милый мой, — заметила я с интонацией ледяного горного ручья, — по закону всемирного несчастья такой гений как раз найдется, все поймет, запомнит и воспроизведет, не у нас, так в Лондоне. Мы ведь с тобой договорились.
Супруг мгновенно переключил бойцового кота на кота Леопольда.
— Патроны не сделал и не собираюсь. Сейчас все будет разобрано. Пружина пойдет в экспериментальный автомат по продаже пряников, магазин приспособим для леденцов, а нарезным стволом в эти годы уже никого не удивишь. Любой… ладно, почти любой оружейник скажет, что нарезки в стволе увеличат дальнобойность, но уменьшат скорострельность.
Я кивнула, с улыбкой созерцая, как муж, опять став мальчишкой, разбирает автомат с закрытыми глазами. Вообще-то я не беспокоилась, насчет оружия мы говорили не раз. Миша не сомневался: он легко сформирует конструкторский коллектив, который за год работы создаст простой, но действующий пулемет… Вот только зачем? Массовый выпуск такого оружия легко освоит тульский завод, но заводы в Манчестере и Лидсе освоят еще быстрее — такие секреты долго не держатся. Поэтому мы сообща решили: драконов на волю не выпускать, и Мишины оружейные эксперименты не шли дальше капсюльных револьверов — их и так начнет штамповать Кольт через полтора десятилетия. Сам бог велел его опередить и на этом подзаработать. А заодно «прокачать» хоть какой-то элемент будущей российской промышленности.
Конечно же, самокат изготавливался не в таком секрете, как оружейные новинки. Поэтому не избежал пытливых взглядов учеников — талантливых юнцов от двенадцати до шестнадцати лет, обучавшихся в моей усадьбе техническим наукам. Позавчера я обнаружила Павлушу Волгина, успевшего соорудить копию невиданного двухколесника и рассекавшего на нем по аллеям. Пришлось договориться с Павлушей о том, что он спрячет свою игрушку на три дня, а в дальнейшем будет помнить о «привилегированном праве». Кстати, Павлушин самокат по ходовым качествам не уступал нашему, и парень был включен в группу разработчиков, призванных добиться, чтобы руль не клинило.
Подарок получился на славу. Легкий, быстрый, надежный — катайся, доченька.
Можно добавить — протестированный. Конечно же, мамой. Здание огромное, дети, живущие в правом крыле, так и не поняли, что за непривычные звуки доносились из левого, когда их мама носилась по анфиладе, изучая опасные повороты и удачно огибая углы. Или не всегда удачно. Ничего, жива и почти без синяков. Зато ощущение… Первый раз за эти девять лет каталась на двух колесах.
Слуги поглядывали вслед с удивлением, ворчали. Я не сомневалась — основное ворчание впереди, когда подарок будет вручен. Ничего. За эти годы я привыкла — все мои новшества будут встречаться ворчанием на любом уровне, от горничной до вдовствующей императрицы. Как управиться с императрицей, пока не знаю. Свои же люди пусть ворчат. Пока они сыты и не страдают от обидных барских чудачеств, легкая воркотня — плата за верность.
Если же самокаты войдут в моду, то воркотня сменится руганью: что за нечистая сила носится, сбивая людей и дразня собак? А может, этого не произойдет. Мостовые пока не настолько гладкие, чтобы разогнаться. Так что это новшество — для дворцов, для особняков с длинными коридорами. И хорошо — пусть юная аристократия приучится к простейшей механике…
Все эти мысли мелькнули у меня в голове за несколько секунд. А потом…
— Маменька-а-а! — воскликнула дочка и с разбега прыгнула мне на шею. Если бы Саша не подхватил самокат, к вчерашним синякам добавился бы новый, на ноге, от упавшего руля.
Спасибо, сынок! А доченьку я удержала. Или у меня силы растут, как у того греческого атлета, что сперва носил теленка, потом быка. Или своя ноша не тянет. Но устояла. И какая разница, кто это видит и что об этом думает.
Пока Лизонька обнималась и повторяла, как меня любит, Саша устроил тест-драйв. Сначала самокат чуть не вырвался из его рук. Потом повез, до ближайшей стены…
Я никогда не говорила сыновьям, что мальчики не плачут. Зато всегда убеждала их, что, если ты виноват, жаловаться нельзя. Поэтому Сашка просто потирал лоб — надеюсь, и шишки не будет.
Лизонька подняла самокат. Но не встала на доску, а попросила:
— Маменька, покажи, как кататься надо.
Если просят о мастер-классе — почему бы не продемонстрировать. Я встала, оттолкнулась, покатила по коридору. И резко свернула, чтобы не врезаться в человека, столь же резко идущего навстречу, — молодого секретаря Никиту.
— Эмма Марковна, здравствуйте, — сказал он, профессионально демонстрируя отсутствие удивления. — С карельского завода письмо.
Я вздохнула. Сама же приучила персонал, что любые новости, требующие моей личной реакции, доставляют безотлагательно.
Глава 4
Сентябрь 1824 года
Уважаемый мистер Дэниэлс!
Позвольте продолжить прерванный отчет. Итак, мы остановились на том, как меня разбудил протяжный гудок, который означал прибытие в Новую Славянку — так называлась усадьба миссис Шторм, по имени небольшой реки, впадающей в Неву неподалеку от упомянутой Ижоры. Я не хронометрировал время пути, но, несомненно, мы проделали его быстрее, чем на борту колесного парохода, не говоря уже о судне с несовершенным, экспериментальным винтом.