Труды по россиеведению. Выпуск 3
Шрифт:
У нас же – после Петра – «черносотенство» было обречено не на жизнь и борьбу «в рамках» и по принципу «и–и», и не на в конечном счете компромисс с modernity и сосуществование в условиях консенсусного полисубъектного социума, «смешанного правления», политии. Но – на перманентную тотальную войну с другой, «петербургской», субкультурой. «Или – или». Хотя поначалу эта война была малозаметна. Поскольку протекала не просто в «холодной» форме. Она была замороженной, подмороженной, загнанной в подполье – жесточайшим крепостным режимом. Когда же в эпоху «великих реформ» этот режим ушел в небытие, война стала обретать иные формы. К началу ХХ в. – вполне горячие.
Обычно под «черносотенством» полагают известные организации и настроения, оппонировавшие эмансипационному процессу между 1905– 1917 гг. (мы уже вскользь упомянули это). Это то, что П.Б. Струве квалифицирует как «белое черносотенство» («Союз русского народа» etc.). Его идеология представляла собой комбинацию антикосмополитических, антиурбанистических (притом что движение развивалось в крупных и средних городах), антибюрократических, антикапиталистических, антилиберальных, антисемитских взглядов, сдобренных традиционным и очень поверхностно-вульгарно трактуемым «позитивом» – «православие, самодержавие, народность».
П.Б. Струве указал на существование другого черносотенства – красного. Это, по его словам, «народнический» социализм эсеров и большевиков. «…Наш народнический социализм перекрещивается с черносотенством, образуя с ним некоторое внутреннее духовное единство» (10, с. 11). То есть он настаивает на одноприродности, единых корнях и того и другого черносотенства. При этом красное, подобно белому, порождено расколом русской цивилизации, культуры. Но в отличие от белого, оно в конце концов отлилось в псевдосовременные формы. Оно упаковало себя в европейское платье. Научилось говорить на немецко-французском социалистическом языке. Предложило «старомосковской субкультуре» способ выживания в современном (modern) мире. Более того, сумело – в течение семи с лишним десятилетий – выдавать эту субкультуру за современность. Ловко, жестко и молниеносно (по историческим меркам), загримировав ее, придав ей черты чуть ли не «будущего» («будущего» – в смысле прогрессистского миропонимания).
Вдогонку буквально два слова о «месторазвитии». Как известно, этот термин введен в науку евразийцем П.Н. Савицким. В нем объединены исторический, пространственно-географический и природно-климатические измерения социальной эволюции. Другими словами, – то и где это происходит.
Европа всегда жила в геоисторической ниши Римской империи. Каролинги, Священная Римская империя германской нации – это все римейки Первого Рима. Но внутри этой открыто-закрытой целостности шла работа по обустройству этнонациональных сообществ. Процесс привел к двум результатам. С одной стороны, постоянная тяга и работа над интеграцией, с другой – nation-state-building. Но имелось еще одно измерение европейских геоисторических дел. Крестовые походы орденов, сужение католического европейского ареала и «уравновешивание» этого распространением римской веры по всему свету (португальцы, испанцы). А затем и колониальные инвазии. Кстати, у кого не было материальных сил распространяться по земного шару, те, в первую очередь немцы, углублялись в метафизические пространства ума, души, сердца (философия, музыка, поэзия). Так называемая феодальная раздробленность и ее дальние последствия в виде федерализма позволили европейцам объуютить и очеловечить свои микроместоразвития.
А у нас? – Киевский вождеплеменной союз во главе с прибывшими из Скандинавии викингами-германцами в середине XIII в. с помощью татар развалился на три части. Западная ушла в Литовскую Русь, была отчасти европеизирована (в Киеве стоит памятник Магдебургскому праву, а вот в Москве – Лобное место, где столетиями казнили людей; задумайтесь об этом, возлюбленные современники!; ведь сегодня в центре нашей Родины лежит убийца в окружении своих учеников-негодяев, а чуть поодаль от них «вечная память» смертному месту). Эта часть Руси в общем не была под монголами. Северо-Запад создал уникальное народовластие (Новгород, Псков, Вятка) с разными идентичностями – своей собственной, русско-татарской, ганзейской. Восток Руси на 250 лет стал прочной частью Золотой Орды 8 . После ее разложения этот самый Восток во главе и в лице Москвы начал возрождение Монгольской империи. Это как раз и есть русский Ренессанс (я не шучу, а предлагаю вдуматься в смысл этой метафоры). За всем этим не хватало и не хватило сил на обустройство именно своего месторазвития. Однако кто точно назовет его – наше месторазвитие?
8
Автор «Задонщины» прямо называет Восточную Русь той эпохи Залесской Ордой.
Поговорим о других «эссенциях» нашего исторического пути и современного состояния. Поговорим о том, что всегда считалось ключевым для понимания социальных порядков – власти и собственности.
В книге «Россия при старом режиме» Ричард Пайпс пишет: «В своем анализе я делаю особый упор на взаимосвязи между собственностью и политической властью. Акцентирование этой взаимосвязи может показаться несколько странным для читателей, воспитанных на западной истории и привыкших рассматривать собственность и политическую власть как две совершенно различные вещи (исключение составляют, разумеется, экономические детерминисты, для которых, однако, эта взаимосвязь везде подчиняется жесткой и предопределенной схеме развития). Каждый, кто изучает политические системы незападных обществ, скоро обнаружит, что в них разграничительная линия между суверенитетом и собственностью либо вообще не существует, либо столь расплывчата, что теряет всякий смысл, и что отсутствие такого разграничения составляет главное отличие правления западного типа от незападного. Можно сказать, что наличие частной собственности как сферы, над которой государственная власть, как правило, не имеет юрисдикции, есть фактор, отличающий западный политический опыт от всех прочих. В условиях первобытного общества власть над людьми сочетается с властью над вещами, и понадобилась чрезвычайно сложная эволюция права и институтов (начавшаяся в Древнем Риме), чтобы она раздвоилась на власть, отправляемую как суверенитет, и власть, отправляемую как собственность.
Мой центральный тезис состоит в том, что в России такое разделение случилось с большим запозданием и приняло весьма несовершенную форму. Россия принадлежит par excellence к той категории государств, которые политическая и социологическая литература обычно определяет как “вотчинные” (patrimonial). В таких государствах политическая власть мыслится и отправляется как продолжение права собственности, и властитель является одновременно и сувереном государства, и его собственником. Трудности, с которыми сопряжено поддержание режима такого типа перед лицом постоянно множащихся контактов и соперничества с Западом, имеющим иную систему правления, породили в России состояние перманентного внутреннего напряжения, которое не удалось преодолеть и по сей день» (7, с. 9–10).
Действительно, в античном мире (в Греции как тенденция, в Риме как факт) произошло разделение единого до этого феномена на власть и собственность. То есть стала возможна экономическая собственность вне системы властных отношений. Это было зафиксировано в римском праве (появились публичная и частная сферы); философское обоснование имеется в индивидуалистической интенции греческой философии. Христианское мировоззрение, основывающееся на личном начале, по сути дела, тоже работало на эту тенденцию. Протестантизм, Возрождение, капитализм все это закрепили. Хотя надо признать, что и в западном мире тема контроля власти над собственностью не была закрыта. В ХХ в. это вылилось в политику сменяющих друг друга национализаций–приватизаций.
В России же – здесь Р. Пайпс абсолютно прав (впрочем, об этом писали и до него и после) – патримония (властесобственность) сохраняется. Причем в весьма разнящихся вариантах. Но при всех различиях главное при изучении этой темы: во-первых, «ограничена» 9 ли субстанциальность власти «внутри» властесобственности, во-вторых, если ограничена, то чем, какими средствами.
Россия в ходе своей эволюции пережила три формы властесобственности (третью переживает).
9
Я пишу это слово в кавычках, потому что, строго говоря, субстанция не предполагает никаких ограничений. Однако такова теория, реальная жизнь полна самых непредставимых в мышлении явлений.
1. Условно назовем ее самодержавной. Правда, в тот период, который нас особенно интересует, – предреволюционная Россия (конец XIX – начало ХХ в.) – ни самого самодержавия в прямом смысле этого слова, ни самодержавной властесобственности в том же смысле, казалось, уже не было. А если и существовали, то в весьма ослабленном и уходящем виде. – Главным ограничителем субстанциальности власти в рамках властесобственности было общество – довольно развитое, дифференцированное, со множеством действующих лиц (субъектов), существующее не только по указке властесобственности, но и в силу своего собственного развития (саморазвития).