Трюкач

Измайлов Андрей

Он тормознул в сантиметре от лезвия, выбросив руки вперед, гася кинетическую энергию. Горстка мусора веерно спорхнула с картонки.

Петенька! – вздрогнула жиличка-старушка. – Петенька? – Она безрезультатно щурилась. – А я рыбку делаю. Хорошую рыбку. Минтай. Сейчас водичка нагреется и покушаю. Ты не уходи, пока не покушаю. А ты покушаешь, Петенька?…

Конечно он, Ломакин, не уйдет. Конечно, он, Ломакин, не станет кушать минтая даже под стволом. Уф, бабанька, чтоб тебя черти забрали! Он невольно усмехнулся. Под стволом, а? Стоило страховаться от стволов, ложиться

на топчаны, маскироваться под Гургена с целью исчезнуть-умереть-уснуть! Стоило, в конце концов, двадцать лет потратить на сложные трюки – автомобильные, конные, единоборческие, альпинистские, фехтовальные! И все это стоило для- ради того, чтобы напороться на нож в бывшей коммуналке, сгинуть от рук бабаньки, которой и жить-то осталось всего ничего! Ладно хоть не Смерть с косой – просто жиличка-старушка с ножом.

Петенька, – заискивающе повторил живой призрак. – А хлебушек у нас есть?

Угу! – буркнул он междометие, фактически, не подав голоса. – Угу…

Заискивающий тон соседки явно шел от желания, чтобы Петенька оказался Петенькой. Вдруг внезапная образина за углом – не Петенька. Стукнет по головенке, обворует до нитки, до последнего минтая и был таков. Вона и руками размахался! Времена настали – проще лечь и помереть.

Угу. Ломакин никогда не был Петенькой. Он – Виктор. То есть он – Гурген. Угу, он Петенька, – Гурген предупреждал – старушка с присвистом. Он Ломакин, – Петр второй. А Петр первый – аккурат один из риэлтеров, с которыми Мерджанян затеялся менять-обретать удобоваримое жилье. Опеку над жиличкой петры-первые оформили, юридически, или вот-вот оформят, ключ от общей двери доверен, далее – без проблем. Даже гробить никого не надо, без достоевщины обойдется: ни топора, ни куклы-портсигара. Просто обкормить старушку… да той же салями! Желудок у котенка меньше, наперстка… Надорвется переваривать. Накатанный вариант, не единожды испытанный. Читайте Совершенно секретно.

Из прихожей-зало, пометавшись по коридору, донесся звонок. Телефон. Кто? Ни одна живая душа не знает, что Ломакин здесь. Не снимать, не торопиться. Хотя… Гурген предупреждал-просил: Моя просьба, Алескерыч!

Риэлтеры? Не отзовешься, живьем нагрянут, ключ имеется. А к Ломакину через три часа – дама. Надо ему? Он заторопился – снять.

– Куда, Петенька?! – живой призрак чуть не полоснул ножом, пытаясь удержать Петеньку, но не разжимая кулачков.

Звонят, телефон… – увещевающе произнес полушепотом Ломакин и осторожно отступил, не оборачиваясь спиной.

Кто? – потребовал голос. – Мастер, ты?

Голос хамский, но не гнусавый, как давешние пугала. А, все одним миром мазаны.

Кому еще быть! – обусловленно отозвался Ломакин, подбавив не столько акцента, сколько выговора. Мастер. Гурген говорил, что ОНИ окрестили его мастером. Так что – ОНИ.

Что у тебя? Порядок?

У меня всегда порядок. – Ломакин подбавил к выговору еще и чуть сварливости: – А у тебя?

Ну, мы тут у себя с людьми нашу тему промяли… Сегодня дома будешь?

Сегодня – нет. Завтра тоже нет. Через неделю – как?

Мастер, ты не понял. Говорю, тему промяли. Ты что, мастер, передумал? –

в тоне заискрила угроза.

А ты? – сыграл торгаша Ломакин. – О чем вообще разговор? Я тебе цифру назвал? Ты говоришь: да. Или ты говоришь: нет.

– Я говорю: сегодня дома будешь. А ты слушайся.

– Что-то-то?! – абсолютно искренне взъярился Ломакин. – Указывать будешь?!

– Тихо-тихо. Не скандаль, мастер! – умиротворил голос. – Мы же кто? Мы партнеры. Мы же договорились, нет?

Да-а, нет на вас Станиславского: Не верю!

– Партнеры-мартнеры, да. Но сегодня – нет. Завтра тоже нет. Через неделю – да.

– Мастер, ты что! У меня в четверг – нотариус.

А мне что?!

– Тихо-тихо, мастер. – Сбавь обороты. Что-то тебя никогда дома не застать. Мы делаем дело? Или мы не делаем дело?

Мое дело сам знаешь сколько стоит. Знаешь? Напомнить?

Знаю-знаю. Но ты, мастер загнул…

А-А, разгибатъ не собираюсь.

Тихо-тихо, мастер. Поладим, слово. Только ты хоть дома бывай иногда. Как, кстати, баба твоя?

Я пока дома. Баба моя – моя баба. Еще чего хочешь?

Ничего-ничего, это так… Куражливая нотка так и прозвучала: у-у, рогатенький! – Короче! Хорошо бы, ты к вечеру дома был.

– Не знаю, дела… – Ладно, еще созвонимся ближе к вечеру. Ты пока старушку покорми, проследи, ладно? Как договорились.

Э-э, нет! Так они не договаривались! Это Гурген подсунул ему мелкую подлянку. Оказывается, недельное право владения комнатой подразумевает обязанность тетешканья с пиковой дамой.

Судя по тону в трубке, договаривались…

Л-ладно, деваться теперь, некуда. Л-ладно, пусть только Гурген вернется из Баку! Л-ладно, Ломакин ему все выскажет! Дружеское обжуливание: мол, трудно тебе, что ли, кусок хлеба подать и дерьмо в туалете за жиличкой смыть в неизбежных физиологических перерывах, между… любви с тем, – с кем раньше было НЕГДЕ, а теперь комната, почти квартира предоставлена!

Если бы Ломакину комната, почти квартира нужна была для так называемой любви! Л-ладно!

– Л-ладно! – вытолкнул он в трубку. Ладно… Петр.

Ага. Старушенция-то пока жива-здорова? – деловито, компаньонски спросила трубка.

ПОКА – да.

Крепись, мастер! – трубка, хрюкнула смешком. – Она тебя Петенькой уже обзывает? Нет?

Обзывает, – признал Ломакин, скосив глаза в провал коридора, обреченно признал. Не было у него хлопот!

Жиличка-старушка уже добрела до прихожей-зало и, все так же опасно держа нож, таращилась катарактой.

Тогда будь, мастер. Не скучай. И к вечеру постарайся быть. И эта… береги ее.

Кого?

Старушенцию. Не бабу же свою! – со знанием подтекста еще раз прокуражился голос. – Если что, звони.

Если что, он не позвонит. Пошли вы все! Ему, Ломакину, ваши бы заботы! Однако, Гургенчик, спасибо за подарочек-довесочек, спаси-и-ибо!

Петенька, кто там в телефоне был?

Петенька! – категорично, в сердцах объяснил Ломакин.

А-а… Вот я так и знала. Рыбка-то почти готовая, Петенька. Кушать будем?

Сыт. По горло! – невольно перенес он раздражение на безвинную жиличку.