Трюкач
Шрифт:
Твари, да. Но любую тварь земную, даже червя, запнешься, прежде чем раздавить. Если, конечно, ты сам не тварь – в худшем смысле слова.
Он запнулся.
Третий-»темный» по-прежнему выл. Эдак он, громогласный, перебудит всех обитателей! Никто, разумеется, не выглянет: чего там такое громкое-болезное?! Зато звякнуть в милицию, мол, чего-то там такое громкое-болезное у нас на лестнице – это почти наверняка.
Да замолчи ты!
Ломакин вполсилы, чтобы не угробить бесповоротно, ткнул сдвоенными пальцами (указательным и средним) в ямку
Тот сник.
Вот она, тишина. Никто на этажах не выразил ни малейшего шевеления-любопытства – не прогремел замком, не высунулся, не гугукнул. О, времена! О, нравы! Впрочем, кто-то мог и накрутить диск: ноль- два.
А значит?
А значит, нечего хлопать ушами, возвышаясь победителем над побежденными. И того, первого, надо бы затащить внутрь, дабы не привлекал внимания – вдруг мимо ПМГ проедет: глядь, лежит-валяется! Ежели труп, то пусть валяется – что с трупа стребуешь. Тут давеча мертвяк с пулей в груди больше суток скучал у «Астории». Даром что центр города – скучал, и никто не поспешил загрузить его в спецмашину. Зато ежели гражданин не мертв, но пьян, тут и поживиться можно. Пристрастия нынешней молодой милицейской гвардии – бабушки-старушки, торгующие петрушкой-киндзой, и пьянь, лыка не вяжущая, на ногах не стоящая. Пр-р-райдемте!
Первый бандит, так неудачно промахнувшийся по «мишени», был жив, но в беспамятстве. Ломакин втащил и его в подъезд, уложил рядком – ишь, святая троица. Ну, извиняйте, орлы, – Ломакин вам не нянька. Сами не маленькие уже. Да-а, весьма не маленькие, даже большие.
Он взметнулся на два пролета – к СВОЕЙ квартире, к своей комнате. Мало ли, какие страхи происходят на лестнице, – он-то ни при чем, он давно дома, он когда-а еще пришел и лег спать. Он спит. Он – Мерджанян.
… Заснуть, разумеется, не удалось. Хоть и очень хотелось. Даже не столько хотелось, сколько нужно было. Завтра денек намечается насыщенный – детка-Лера навела на человечка и телефончик оставила: звоните сразу в фирму, все равно я трубку сниму… Так что отдых необходим. Однако денек только завтра, но пока – ночка. Неспокойная.
Ломакин вошел в свою комнату будто в клетку с тиграми: чего ждать? Пока ничего. Клетка пуста. Вероятно, действуют детские атавистические флюиды – ночь, темно, жутковато, бука поджидает, сгрибчит.
Ан нет. Бука пока не внутри, но снаружи. Ломакин вернулся из комнаты в зало, к телефону. Он долго отсиживался на корточках, опершись спиной о стену. Чего ждал? Что зомби-старушка подаст признак жизни – по нужде, к примеру, сходит? Что, помимо старушки, в квартире кто-то есть? Или что очухавшиеся наемники начнут колотиться-вламываться? Вот это – нет…
Проникновение в чужую квартиру – иная, более суровая статья УК. Подрядившиеся начистить нюх прохожему не станут превышать полномочия – не те деньги обещаны, заново надо договариваться. Скорее всего, поверженные бойцы уковыляют до ближайшего таксофона и, чтобы не погнали взашей за профнепригодность, доложатся на «дельту»: «Алё! Мы это. Дело сделано. Было трудно, но мы справились!».
Так что есть резон дождаться продолжения. Времени у «петрыэлтеров» все меньше и меньше – будут ковать железо, пока у клиента горячо – в печени, селезенке, почках.
Он, да, таки угадал – телефонный трезвон. Где-то минут через сорок. Само собой, некому подойти к аппарату, кроме него. Зомби-старушка либо в «попугайном» забвении, либо свято блюдет наказ: ежели звонят, то не тебе, грымза, замри!
Телефон трезвонил.
Телефон трезвонил настойчиво.
Телефон трезвонил так настойчиво, что мертвого бы заставил подняться и поднять трубку.
Зомби – не в счет. Зомби – то ли мертвая, то ли живая. Одно слово – зомби. И вообще запрограммирована: не подходи к телефону, иначе вышвырнем на улицу – будешь, как и прежде, бутылки пустые сшибать и по ночам мерзнуть!
Ломакин скорее жив, чем мертв. Он снял трубку.
– Мастер, ты?! – обрадовался «Петр-первый» куражливым тоном. – Как ты? Куда ты исчез?
– Я? Исчез? Я – здесь.
– И слава богу! Мы было решили, что с тобой не все ладно. С тобой все ладно?
– А что со мной может случиться?
– Мало ли… – выдержал многозначительную паузу собеседник. – Район у тебя неспокойный, неспокойный у тебя район. Самое время решаться на обмен. Чтобы в новом районе – никаких проблем. Ты что так долго трубку не снимал?
– Сплю я, сплю! – изобразил оправдывание Ломакин. – Второй час ночи! Понимать надо… – он добавил в голос мольбы и якобы не удержал стона.
– Ты что? Нездоров? Мастер?
– Да тут какие-то… Неважно!
– Говори, говори! Для нас все важно.
– Не могу я говорить! – еле ворочая челюстью, сыграл Ломакин, мол, еле ворочаю челюстью, но – по какой причине, не признаюсь, восточная гордость. – Завтра, завтра. Я сегодня не в форме. У меня… проблемы. Я сейчас как раз хотел вызвать «скорую» и… милицию… – блефовать так блефовать!
– Не понял? – ПЛАВАЮЩЕ отреагировал «Петр-первый», то бишь: я не понял – ты что, не понял? – У тебя случилось что-то? Наехал кто?
– Да так… Немножко… – бодрясь, подставился он.
– Слушай меня, мастер! Мы сейчас подъедем. Никакой милиции, никакой «скорой», понял?! Решим на месте. Ты хоть их запомнил? В лицо?
– Кого – их? – Ломакин не удержался, никак не мог отказать себе в удовольствии поймать «петрыэлтера» на слове.
– Ты же сам говоришь…
– Что я говорю?
– Да ладно! Не грузи меня, мастер! – вальяжно заявил «Петр-первый», ощутил себя хозяином положения: ты все знаешь, мы все знаем и… и… не выдрючивайся! – Ка-ароче! Я сейчас подъеду. А то тебя никак не застать. Ты уж побудь дома, хорошо? И – никаких ментов, никаких докторов. Считай, мы сами тебя под крышу берем, понял?
Благодетели хреновы!
– У меня есть крыша! – вякнул Ломакин.
– Кто?
– Что – кто? – прикинулся идиотом Ломакин. – У меня есть крыша над головой, а про цену мы уже говорили.