Трюкачи
Шрифт:
Но раздумывать можно сколько влезет, вот только дело само себя не раскрутит. Инспектор пододвинул к себе телефон и позвонил домой к подозреваемому. Трубку взяла его мать, госпожа Диренни, и Ямасита сразу договорился о своем визите через полчаса.
Семейство Диренни обитало в приличном двухэтажном домике на тихой улице неподалеку от центра города. Точнее, не все семейство: о том, что глава живет в Америке и в Японии бывает только наездами, инспектор знал еще после дела о 'четверых упавших'.
Само собой, что помимо подозреваемого и его матери там был и Йонага собственной персоной. Что
Он вежливо поклонился и представился, отметив про себя, что и Диренни-младший, и госпожа Диренни, очень приятная женщина, выглядящая едва на тридцать, знакомы с японским этикетом не понаслышке. Возможно, они уже успели основательно освоиться на новом месте.
Инспектору предложили кресло, чай и кофе, но он от напитков отказался:
– Я, пожалуй, сразу перейду к делу.
Йонага мгновенно сделал первый выпад, высказанный настолько вежливо и корректно, что любой, не знакомый с этим человеком, не усмотрел бы в словах скрытой угрозы:
– Прошу прощения, господин Ямасита, но мне кажется, что это дело не в вашей компетенции. Вы инспектор по делам несовершеннолетних, в то время как оба нападающих, видимо, совершеннолетние. Как минимум, один известный - совершеннолетний. Этим делом должен заниматься соответствующий специалист, а не вы.
– В инциденте замешаны один несовершеннолетний и один неустановленный участники, - так же вежливо парировал инспектор и нанес замаскированный выпад: - вот если станет точно известно, что злоумышленник или злоумышленники совершеннолетние - тогда и передам дело кому следует. А пока что мне необходимо задать несколько вопросов, будьте любезны не мешать.
– Я всего лишь делаю свою работу. И если будет нужно мешать - помешаю, не сомневайтесь. А пока - задавайте ваши вопросы, но помните, что мой подзащитный ожидает от вас выполнения своих обязанностей, а не пустой болтовни.
Короткий допрос не показал ничего нового. Подозреваемый, спокойно сидя на диване возле матери, коротко и по существу давал ответы на все вопросы, кстати, на отличном японском и без малейшего акцента. При этом он не сообщил практически ничего такого, чего инспектор не знал раньше. Ямасита пару раз переформулировал вопросы, надеясь получить подсказку или подловить на противоречии, но Диренни-младший нигде не сбился и не ошибся, отвечал ровно и лаконично, и в его глазах явственно читались торжество и пренебрежение, мол, не парься, старпер, все равно не подловишь.
Буквально на третьем переформулированном вопросе вмешался Йонага:
– Я протестую, инспектор. Перестаньте задавать одни и те же вопросы по сорок раз. Я понимаю, такие у вас методы, но давить на моего подзащитного я вам не позволю.
– А я и не давлю, просто...
– Приберегите ваши оправдания к тому моменту, когда моя жалоба на ваши неправомерные действия будет лежать на столе у начальника вашего начальника.
– С моей стороны не было неправомерных действий!
– Повторяю - оправдываться передо мною не надо. Я подам официальную жалобу - тогда и скажете все это. Никаких вопросов по кругу, инспектор, вам ясно? Напротив, это я вам сейчас буду вопросы задавать. Скажите, какие действия вы предприняли,
– Вы можете узнать это в полицейском управлении по стандартным проце...
Йонага, прежде вежливый, бесцеремонно его перебил:
– Сюда пришло не полицейское управление, а вы. Послушайте, инспектор, я хочу понять одну вещь. Могу я задать вам совершенно личный вопрос, который покажется вам неприятным?
– Задавайте.
– Вы идиот? Десу .
Ямасита усилием воли удержал себя в руках.
– А вот это уже оскорбление полицейского при исполнении.
– Ничуть. Я пытаюсь понять, что не так с вашей головой. Вот смотрите. Мой подзащитный, мальчик пятнадцати лет, подвергся нападению взрослых преступников с применением оружия, покушавшихся на его здоровье и, вероятно, жизнь, удара кастетом он мог бы и не пережить. А наша доблестная японская полиция, вместо того, чтобы предпринять срочные защитные меры, устраивает пострадавшему допросы, словно преступнику! Вам не стыдно, инспектор? Перед гостями Японии вы опозорили себя, свою полицию, меня и всю нашу страну! И я вам свой позор с рук не спущу. Знаете, что это значит, да? Вы теперь мой личный враг!
– Каждый сам решает, кого записывать в свои враги, - сухо ответил инспектор и повернулся к госпоже Диренни: - у меня остались кое-какие вопросы, но теперь уже к вам.
Та отправила сына в его комнату на второй этаж и вопросительно посмотрела на Ямаситу:
– Слушаю вас?
Инспектор отметил, что и она неплохо говорит по-японски, не так, как сын, но много лучше среднестатистического иностранца, прожившего в Японии годик-другой.
– Вы отдаете себе отчет, что, как только что заметил господин адвокат, нападение двоих вооруженных взрослых на одного ребенка не может не иметь веских на то оснований? Вы отдаете себе отчет, что это все прекрасно понимают?
– На что вы намекаете?
– На то, что просто так на вашего сына не напали бы. Конечно, такой, кхе-кхе, выдающийся специалист, как господин Йонага, способен защитить вашего сына от правосудия - но только от него. А правосудие иногда - меньшее из зол.
Инспектор ожидал любой реакции - кроме удивления. А госпожа Диренни как раз удивилась.
– Инспектор, вы что, намекаете, будто мой сын в чем-то виноват?! Да вы шутите!
– Ничуть.
– А это уже можно трактовать и как оказание давления, и как запугивание, - заметил Йонага, но Ямасита сделал вид, что не услышал.
– Но какие у вас основания подозревать моего Теодорчика в чем-то плохом?!
– воскликнула женщина.
– Это основание сидит в кресле на расстоянии вытянутой руки от вас. Пока я не узнал, что ваши интересы представляет господин Йонага - только подозревал. Работа у меня такая - подозревать. Теперь же уверен: ваш сын виновен. Видите ли, госпожа Диренни, у господина Йонаги... нет, не так. Как бы это сформулировать, чтобы он на меня в суд не подал... Скажем так, ваш адвокат - личность одиозная, и мне не известен ни один случай, когда его услугами воспользовался невиновный человек. Наняв его, вы сами сказали мне, что ваш сын виновен. Только я пока еще не уверен, в чем именно.