Тсалал
Шрифт:
Только когда он почувствовал, что отец пытается разбудить его, он понял, что кричал во сне. Вскоре он пришёл в себя и успокоился. Свеча на его ночном столике горела гораздо ярче теперь. Он оглядел комнату, чтобы убедиться, что больше ничего не изменилось. Деревянный солдатик мирно лежал на полу.
Он посмотрел на отца, сидящего на кровати, одетого в ту же одежду, в которой он работал в церкви утром. Иногда он видел отца спящего за рабочим столом в своём кабинете, где он составлял проповедь. Он никогда не видел, чтобы отец спал ночью.
Реверенд Мэнесс произнёс имя сына, и он посмотрел на узкое лицо отца, привычную корону седых волос, овальные стёкла очков, в которых отражалось пламя свечи. Старик прошептал мальчику, как будто они были не одни в
— Это произошло снова, Эндрю? — спросил он.
— Я не хотел, чтобы это случилось, — возразил Эндрю. — Но я в этом не виноват.
Реверенд Мэнесс понимающе кивнул головой и промолчал. Пламя свечи, отражающееся в стёклах его очков, скрывало его глаза.
— Тайна беззакония уже проявила себя, — произнёс он.
— Это Послания, — быстро сказал Эндрю, как будто отвечая на заданный вопрос.
— Ты можешь продолжить строчку?
— Думаю, что могу, — ответил Эндрю, затем торжественным голосом прочитал по памяти: — «Пока не придёт тот, кто положит этому конец; беззаконник появится, и тогда Господь уничтожит его».
— Ты хорошо знаешь эту книгу.
— Святая Библия, — сказал Эндрю, ему казалось противоестественным неправильно назвать книгу.
— Да, Святая Библия. Ты должен знать её слова лучше, чем всё остальное. Ты всегда должен помнить её слова, держать их в голове, как магическую формулу.
— Да, отец. Ты всегда говорил мне это.
Реверенд Мэнесс внезапно встал с кровати, и закричал:
— Лжец! Ты забыл слова в ту ночь. Ты не должен был этого делать. Ты позволил беззаконнику сделать свою работу. Ты беззаконник, но ты не должен им быть. Ты должен стать другим, катехоном, тем, кто удерживает.
— Извини, отец, — заплакал Эндрю, — Не злись на меня.
Реверенд Мэнесс подошёл к окну на противоположной стороне комнаты, и посмотрел на мрак, в который погрузился город Мокстон, куда он приехал со своим сыном несколько лет назад. На главной улице он построил церковь; возле неё он построил дом. Очертания церковной колокольни вырисовывались при лунном свете на фоне ночных облаков. Реверенд Мэнесс сказал сыну: «Я построил церковь в городе, чтобы её было видно. Я сделал её из кирпича, чтобы здание было прочным».
Он снова подошёл к изголовью кровати сына. Некоторое время он стоял молча, опустив взгляд, как будто он стоял на церковной кафедре.
— В Библии говорится о звере, сказал он, — Ты знаешь это, Эндрю? Но знаешь ли ты, что зверь так же внутри тебя? Он живёт там, где отсутствует свет. Да, он обитает здесь, в твоей голове его логово, место обитания Великого Зверя. Он так прекрасен, что кажется, словно своим появлением на свет он обязан какому-нибудь искусному магу. Как будто он пришёл из далёких мрачных мест, где никто никогда не был. Это кошмар, который остановит наши сердца, если мы будем долго смотреть на него, или если случайно коснёмся его скользкой плоти. Это никогда не должно случиться, зверь должен оставаться в своём логове. Но он достаточно силён, чтобы вырваться на свободу. Он творит миры, о которых мы не имеем ни малейшего представления. Это может изменить мир. Тьма и свет, форма и цвет, небеса и земля — всё это может изменить зверь, который является великим преобразователем вещей видимых и невидимых, известных и неизвестных. Всё, что мы видим и знаем, есть всего лишь пустые сосуды, которые зверь наполнит новой тинктурой, тем самым, меняя всё окружающее, меняя очертания самих теней, придавая странный оттенок нашим дням и ночам, превращая день в ночь, так что мы спим в часы бодрствования, и никогда больше не можем заснуть. Нет ничего более страшного, и ничего более греховного, чем эти перемены. Все изменения вещей гротескны. Сама возможность таких перемен коренится в гротеске. И зверь творец всех этих перемен. Ты никогда больше не должен общаться со зверем!
— Не говори так, Папа! — закричал Эндрю, зажимая пальцами уши, чтобы не слышать дальнейших слов, хотя он всё услышал.
— Ты раскаиваешься, но всё ещё не читаешь книгу.
— Я читаю её.
— Но ты не всегда держишь слова книги в памяти, потому что читаешь другие книги, которые тебе запрещено читать. Я видел, как ты копался в моих книгах, и я знаю, что ты тайком брал их с полок, как вор. Эти книги, которые не следует читать.
— Тогда зачем ты хранишь их? — спросил Эндрю, понимая, что задал коварный вопрос, чему был чрезвычайно рад. Реверенд Мэнесс отошёл к краю кровати. Стёкла его очков по-прежнему отражали пламя свечи.
— Я храню их, сказал он, чтобы ты сам сделал выводы и понял, от чего лучше держаться подальше, что бы это ни было.
Какими интересными были для него эти запрещённые книги. Он помнил, когда увидел их в первый раз на верхних полках в библиотеке отца, той самой маленькой комнате без окон в центральной части построенного Реверендом Мэнессом дома. Эндрю узнал эти книги, как только увидел их, не по названиям, которые включали такие слова как Тайна, Призрак, Ритуал и Тень, но скорее по характерному шрифту, напоминающему буквы его Библии, а так же по старому кожаному переплёту, который был словно поблекшее одеяние осенних сумерек. Он догадывался, что эти книги ему нельзя читать, ещё до того как отец открыто сказал ему об этом, и заставил мальчика покраснеть из-за желания узнать содержание этих книг. Эндрю стал одержим теми воображаемыми мирами, о которых говорилось в книгах, его преследовали странные вещи, которые представлялись ему космологией кошмаров. После того, как он попал в библиотеку отца и изучил многие интересующие его тома, он начал составлять детальный план карты этой таинственной вселенной — места, где солнце скрывалось из вида, где существовали холодные и мрачные города, где горы сотрясались из-за хранимых ими чудовищных тайн, где в лесах шумели таинственные ветры и моря были неправдоподобно спокойны. В своих снах он видел эту вселенную, которая далеко превосходила все видения и образы любой из прочитанных им книг, бесконечная ночь, опустившаяся на каждый воображаемый пейзаж.
Иногда во сне он обнаруживал себя стоящим на краю огромного ущелья, вокруг были поросли цветущих цветов, вдали виднелись тёмные очертания горных вершин под звёздным небом. Подобные величественные пейзажи часто возникали перед его глазами при чтении запретных книг, в которых иногда встречались иллюстрации. Но он не находил ни в одной книге того, что увидел во сне в небе над ущельем и горами. Каждая из ярких звёзд начала колыхаться в их окружающей тьме. Сначала они раскачивались, а затем перевернулись. Теперь он увидел обратную сторону звёзд, что не было похоже ни на что виденное им на земле. То, что открылось его взгляду, было похоже не на звёзды, а на нижнюю сторону больших камней, которые можно опрокинуть в лесах. Они менялись странным образом, так как менялось всё во вселенной. Ничто не было защищено от перемен, источником которых являлось что-то, пробудившееся во мраке, что-то, желающее перевернуть всё то, что было способно увидеть… и обладающее силой всё увидеть. Теперь лики звёзд передвигались вместе с другими объектами, которые заставляли их необычно блестеть. И затем эти объекты начали падать на землю, царапая ночное небо своими светящимися хвостами.
В этих ночных сновидениях над всем довлели силы, не признающие ни закона, ни разума, здесь ничто не обладало собственной природой и сущностью, но было лишь маской на лике абсолютной тьмы, которую никто никогда не видел.
Ещё будучи ребёнком он осознал, что открывающийся в его сновидениях мир был совсем не таким, как его описывал отец, это был тот самый мир, о котором упоминалось в той книге. Это было иное мироздание, но книги на полках отцовской библиотеки не могли дать ему того знания, которого он желал. Не обращая внимания на предупреждения отца, он мечтал прочитать действительно запретную книгу, хроники мёртвого мироздания, где бы действительно излагалась подлинная история вселенной.