Тухачевский
Шрифт:
Хорошо известно, что у победы много отцов, а поражение всегда сирота. После войны в Польше шли долгие споры, кто первый предложил идею контрнаступления с рубежа реки Вепш во фланг армий Тухачевского. Основных претендентов было трое. Это в первую очередь сам польский главнокомандующий Юзеф Пилсудский, который, по выражению Марка Алданова, «словно сорвался со страниц исторических романов Сенкевича», «последний пан Володыевский… вступивший в эпоху, когда Володыевским нечего делать». Это — начальник польского Генштаба генерал Тадеуш Розвадовский, будущий политический противник Пилсудского. Это, наконец, французский генерал Максим Вейган, являвшийся в те дни советником англо-французской военной миссии в Польше. Кстати, двое последних на дух не переносили друг друга и общались посредством записок или через Пилсудского. Объективное исследование опубликованных после войны документов и мемуаров показывает, что главную роль в успехе польского контрнаступления под Варшавой сыграл всё же «первый маршал». Вейган предлагал главный
6 августа польское главное командование отдало знаменитый «приказ о перегруппировке», считающийся началом Варшавской операции. Северо-Восточный польский фронт предполагалось отвести на Вислу. Одновременно было решено «принять генеральное сражение у Варшавы». Польский план, согласно этой директиве, заключался в следующем: «1) связать противника на юге, прикрывая Львов и нефтяной бассейн (район Дрогобыча. — Б. С); 2) не допустить обхода на севере вдоль германской границы и ослабить размах противника путем кровавого отражения ожидающихся атак его на Варшавский тет-де-пон (предмостное укрепление на правом берегу Вислы. — Б. С); 3) для центра — наступательная задача: быстро сосредоточить на нижнем Вепше маневренную армию с задачей ударить на тыл и фланги противника, наступающего на Варшаву, и разбить его; группа войск на верхнем Вепше, собранная для прикрытия сосредоточения маневренной армии с востока и юго-востока, будет содействовать маневренной армии в северо-восточном направлении».
С польского Юго-Восточного фронта на север во вновь формируемую 5-ю армию перебрасывалась 18-я дивизия, отбившая Броды у конницы Буденного. Эта армия под командованием генерала Владислава Сикорского, будущего главы польского эмигрантского правительства в Лондоне, 14 августа перешла в наступление и потеснила 15-ю советскую армию. Благодаря этому Тухачевский еще более утвердился в том, что главные польские силы сконцентрированы на севере, и продолжал осуществлять свой план. Кавкорпус Гая 16 августа форсировал Вислу и занял Влоцлавск. Дивизии 3-й армии вторглись в Данцигский коридор и к 18 августа заняли Сольдау и Страсбург. Таким образом, советским войскам наконец-то удалось перерезать основную транспортную артерию, по которой шла в Польшу французская помощь. Но было уже слишком поздно. Польская ударная группировка, названная Средним фронтом, закончила сосредоточение на Вепше и перешла к решительным действиям.
Пилсудский лично возглавил войска Среднего фронта. Он так объяснил свое решение: «Я хорошо помнил, что большая часть моих сил, собранных в Варшаве, пришла в столицу после целого ряда поражений и неудач. Уменьшение числа войск, находящихся в городе, вывод из него хотя бы нескольких частей — это представлялось мне небезопасным. Так что же, десять дивизий, почти половину польской армии обрекать на пассивное бездействие? Вот вопрос, который я себе задавал… Любой вариант упирался в недостаток силы, показывая всю бессмысленность борьбы или увеличивая до невероятных размеров риск, перед которым пасовала логика. Всё представлялось в черном цвете, навевало безысходность и тоску… Контратака, независимо от того, каким количеством сил она будет проводиться, должна управляться одним командующим… Самая трудная задача выпадала на долю того, кто, будучи самым слабым, должен был выказать силу и, вопреки здравому смыслу, решить исход сражения. Я с самого начала решил, что ни от кого из своих подчиненных не могу требовать, чтобы этот абсурд он возложил на свои плечи, и если уж я, как верховый главнокомандующий, закладываю этот абсурд в основу своего решения, то я должен взять на себя и выполнение наиболее абсурдной его части. Поэтому я утвердился в мысли, что контратакующей группой, неважно, сильной или слабой, я буду командовать лично. На эту мысль меня навело и нежелание в ходе решающей операции находиться под давлением наших мудрствующих трусов и паникеров.
Сопоставив несколько раз все возможные варианты, я определил для себя две вещи: отвести на юг главные силы нашей 4-й армии, рискнув создать прикрытие с юга и забрать из его состава две дивизии, которые я считал лучшими, — 1-ю и 3-ю легионеров. Затем я окончательно решил, что контратаку поведу сам, хотя и отдавал себе отчет, что тем самым могу внести беспорядок в управление, так как беру на себя непосредственное командование лишь небольшой частью тех войск, для которых я оставался верховным главнокомандующим».
Генерал Розвадовский 6 августа предложил сосредоточить 4-ю армию в районе Гарволина и ударить на север против советской группировки, атакующей Варшаву. Пилсудский счел этот вариант слишком рискованным: превосходящие силы Западного фронта легко могли сбросить армию генерала Скерского в Вислу (в том районе не было мостов и переправ). Маршал приказал ей отходить на юг, а две дивизии легионеров перебросить из состава Южного фронта для усиления контрударной группировки. 6-й польской армии было предписано отходить к Львову. Пилсудский предусмотрел и меры на случай, если Конармия попытается прийти на помощь Тухачевскому: «Если же Буденный двинется на север, то вся наша конница и лучшая пехотная дивизия должны немедленно пойти вслед за ним и любыми способами помешать его продвижению. Посовещавшись, в качестве района сосредоточения мы выбрали место, защищенное сравнительно широкой рекой Вепш, с опорой левого фланга на Демблин. Тем самым прикрывались мосты и переправы как через Вислу, так и через Вепш».
13 августа Пилсудский вступил в командование Срединным фронтом и прибыл в его штаб в Пулавах на правом берегу Вислы. Польскому «верховному вождю» предстояло помериться силами с победителем российского «верховного правителя». Пожалуй, единственный раз за всю гражданскую войну Тухачевский имел против себя полководца, достойного его таланта, и войска, значительно отличающиеся по боевому духу от наспех, буквально из-под палки набранных белых армий Колчака и Деникина. В отличие от польского главкома, командующий Западным фронтом предпочел следить за решающими событиями под Варшавой издалека, все время оставаясь во фронтовом штабе в Минске. Может быть, это было ошибкой. Не исключено, что на месте Тухачевскому все же удалось бы разглядеть грозящую опасность и если не предотвратить катастрофу, то уменьшить ее размеры. Впрочем, только из Минска он имел более или менее надежную связь со всеми подчиненными армиями, и не было гарантий, что перемещение на запад позволит поддерживать ее хотя бы на прежнем уровне. Так что, возможно, было бы даже хуже, если бы Тухачевский перед началом наступления решил перебраться, скажем, в Брест, в штаб Мозырской группы.
Потом, после войны, Тухачевский объяснял свое поражение численным превосходством противника и невыполнением командованием Юго-Западного фронта распоряжения главкома о переброске под Варшаву Первой конной армии. Ну, насчет численного превосходства он, безусловно, не оригинален. Во все времена и у всех народов проигравшие старались списать неудачи на численный перевес неприятеля, даже тогда, когда такого перевеса и в помине не было. Если почитать, например, советскую историографию Великой Отечественной, то создастся стойкое впечатление, что немцы превосходили Красную армию в людях и технике вплоть до 1943 года, а порой — и в 44-м и чуть ли не в 45-м. Что же касается проблемы поворота армий Юго-Западного фронта на Варшаву, то она дискутировалась в Советском Союзе с начала 20-х годов вплоть до начала 90-х и, в зависимости от политической конъюнктуры, решалась то в пользу Сталина, Егорова, Ворошилова и Буденного, то в пользу Тухачевского и Реввоенсовета Западного фронта. Посмотрим, как же обстояло дело в действительности.
Михаил Николаевич настаивал: «Западный фронт насчитывал в своих рядах едва только 40 ООО штыков. Зато польские силы возросли до 70 ООО с лишком, по нашим разведывательным данным того времени, а на самом деле они были еще больше». И в другом месте повторил для убедительности: «По нашим подсчетам, возросший в числе противник имел… до 70 000 штыков и сабель… Силы Западного фронта не превышали 40 000 штыков и сабель». Пилсудский над этой арифметикой откровенно посмеялся: «Самыми забавными являются явно предвзятые расчеты и итоги… показывающие соотношение сил перед началом 4 июля главной советской операции, завершившейся под Варшавой. В самом низу таблицы добавлена рубрика: запасные батальоны и эскадроны действующих полков. Для нас они показаны цифрой 27 000 штыков и 1200 сабель, готовых влиться в строй. С русской же стороны мы находим вместо штыков и сабель лишь три звездочки, не означающие никакую цифру, но зато поясняющие, что батальоны и эскадроны уже учтены в составе дивизий… Неизвестно, почему в некоторых наших пехотных дивизиях каким-то чудом появилась конница в постоянно повторяющемся количестве 400 сабель, в то время как другие дивизии таким подарком облагодетельствованы не были… Такой странный расчет соотношения наших и советских сил, полный грубых ошибок, мог бы стать весьма грустным свидетельством плохой работы советских штабов в войсках, которыми командовал г-н Тухачевский, если бы не его явная агитационно-публицистическая направленность… выражающаяся в том, чтобы в окончательном итоге, в сумме, выводимой внизу колонок, тенденциозно преувеличить наши силы и, наоборот, приуменьшить свои».
Пилсудский ловит своего бывшего противника на очевидных противоречиях: «Г-н Тухачевский утверждает, что свыше 30 000 вполне надежных людей было мобилизовано и влито в ряды Красной Армии во время похода от Березины и Западной Двины на Варшаву, добавляя, что это есть "характерный блестящий пример классового укомплектования". Однако в расчетах численного состава армий нет и следа нового пополнения. Естественно, возникает вопрос, где же на самом деле содержатся эти намеренные преувеличения г-на Тухачевского — в цифровых данных, приведенных в таблицах и имеющих явно агитационный характер, или в публицистическом восхвалении энергии красноармейских работников и системы классового комплектования армии?»