Тульский детектив II. Буцефал и скопцы

Елиава Роман

– Благодарю. Идёмте, а то я уже опаздываю. Я предупрежу Дмитрия Львовича о визите полиции.

Свечин попрощался и стремительно сбежал по лестнице. Столбов спустился гораздо медленнее, размышляя о ситуации с лошадью. Очевидно, что дело было не в деньгах, а сомненью подверглись дружеские отношения Минина и Свечина. Причём, как понимал это пристав, недоверие проросло с двух сторон. Причиной же стала сама загадочность происшествия. Интересно, что же произошло? «На это придётся потратить время», – вздохнул Столбов. А его то сейчас

и не было. Столько работы и ещё новые обязанности помощника… Всё это изматывало Илью Петровича. В который раз пристав подумал про себя, что становится стар для такой работы.

Доктора Столбов застал в экипаже, тот сидел и откровенно злобно пыхтел, читая газету.

– Что там такое приключилось? – спросил Столбов. – Ещё кто-то умер?

– Нет, но Бородин Александр Порфирьевич – знаете такого? – стал почетным членом медицинского общества!

– Вы же не завидуете? – спросил Столбов усаживаясь в двухместную коляску рядом с земским врачом.

– Нет! Отдаю ему должное. Он действительно хороший врач и преподаватель, но таких сотни, если не тысячи вокруг! Вы же понимаете, что это потому, что он композитор? Вот и был бы в почёте в музыкальном сообществе!

– Ах, Александр Францевич, мне кажется, что настоящее признание – это не раздавание друг другу знаков почета в медицинской среде, а выздоравливающие и благодарные пациенты у врачей, которые находятся на переднем крае борьбы с болезнями, как Вы, например.

– Вы правда так считаете? – задумчиво спросил доктор, заметно успокоившись после слов Столбова.

– Конечно. Мы приехали, позвольте откланяться.

– Как поговорили с Фёдором Александровичем?

– Нормально, но дел теперь только прибавилось, – честно признался пристав.

– Ну, Вы тоже на переднем крае, только на своём, куда деваться, – сказал доктор на прощанье.

«Вот именно: куда деваться», – подумал Столбов, возвращаясь к себе. Ни девочки, ни Антонова он уже не обнаружил.

– Так, Белошейкин и Трегубов, хватит точить лясы. Иван, ты взял показания у девочки?

Трегубов, не заметивший возвращения Столбова и по обыкновению коротавший ожидание с писарем, умевшим писать и одновременно поддерживать беседу, подскочил от неожиданности на стуле.

– Да, – отрапортовал он приставу, – только толку никакого.

– Что узнал? Коротко, нет времени читать.

– Ничего не знает. Напугана. Взяли её на работу пару дней назад. Второй раз всего пришла убраться, а тут такое.

– Кто убитые женщины, она сказала?

– Да, Петровы. Они сёстры: Серафима и Олимпиада.

– Серафима и Олимпиада, – хмыкнул пристав. – Ну, имена – уже кое-что. Чем занимались?

– Она не знает, говорит только, что очень набожные были.

– Это мы сами видели давеча – иконы, свечи, и даже крест.

– Илья Петрович! – в комнату, тяжело дыша, забежал высокий, худой и костлявый молодой мужчина.

– Филимонов, в чём дело, что случилось? – спросил Столбов молодого

аптекаря, который подрабатывал вскрытиями для полиции.

– Эти две женщины, которых вчера привезли, – ответил он, переводя дыхание.

– Что с ними?

– Это же ужас какой!

3

Столбов пригласил Филимонова и Трегубова к себе в кабинет. Иван захватил себе табуретку, поскольку аптекарь в качестве гостя занял единственный свободный стул.

– Трегубов, прикрой за собой дверь, нечего пока всем слышать про убийство, – попросил урядника пристав.

– Ну, не томи, что там у нас? – спросил Столбов, сидящего напротив Филимонова.

Аптекарь, собираясь с мыслями, взъерошил рукой на голове копну жестких, тёмных, торчащих в разные стороны волос.

– Женщины-то покалеченные оказались, Илья Петрович, – начал он.

– Что значит «покалеченные»? – не понял пристав. – Мы же были на месте преступления, ноги-руки у всех, вроде, на месте были. Или что-то произошло за ночь, чего я не знаю?

– Ноги и руки-то на месте, а вот груди и… – Филимонов бросил быстрый взгляд на внимательно смотрящего Трегубова и сглотнул комок в горле, прежде чем продолжить, – грудь и другие женские органы отрезаны.

– Как так? – поразился Иван, уставившись на Филимонова. – Что за ужасы? Их что, пытали?!

– Нет, – ответил аптекарь. – Это было давно, на месте ран – зажившие ожоги. Раны прижигали.

– Скопцы, – медленно произнёс Столбов, уставившись в пространство. – Вот дела! У нас в Туле скопцы!

– Но разве скопцы – это не мужчины? – с недоумением спросил пристава Филимонов.

– Как видишь, нет, не только мужчины.

– Кто такие скопцы? – прервал своим вопросом диалог собеседников Иван.

Филимонов и Столбов одновременно посмотрели на Трегубова, как на блаженного.

– Я знаю значение этого слова, – смутился молодой урядник. – Но почему они во множественном числе, и как женщины могут быть скопцами? Илья Петрович, объясните, пожалуйста.

– Ваня, – тяжело вздохнул пристав, – скопцы – это секта. Вместо Господа нашего, – Столбов перекрестился, – поклоняются антихристу своему, Селиванову, который первым придумал отрезать самому себе своё, гм, хозяйство. Ты про хлыстов-то слыхал, небось?

– Конечно слышал, в губернии община есть.

– Вот теперь, судя по всему, есть и община скопцов. Только если хлысты погрязли в распущенности и разврате, то скопцы, или как они себя называют «обеленные», или «голуби», наоборот, отвергают плотские утехи и саму плоть. Режут её себе и друг другу почём зря.

– И женщинам? – поразился Иван.

– Как видишь, и женщинам тоже.

– Но, если так, – глубокомысленно отметил урядник, – получается, чтобы иметь общину, им нужно вербовать туда всегда новых членов, поскольку сами они не могут иметь детей, как те же хлысты, например.