Туман (сборник)
Шрифт:
Тени. Длинные тени на стене позади них. Высунутые языки.
Оба были в военной форме. Те самые молодые солдаты, которых я заметил еще вначале, но потом потерял из вида в сутолоке событий. Солдаты из…
Крик. Я ощущал, как он поднимается у меня в горле, словно визг полицейской сирены, но тут Олли схватил меня за руку над локтем.
– Не кричи, Дэвид. Кроме нас с тобой, никто еще не знает. И лучше будет, если так и останется.
Как-то я справился с собой и проговорил:
– Это солдаты…
– Из «Проекта «Стрела», – сказал Олли. – Точно.
Что-то
– На, выпей. Полегчает.
Я осушил одним глотком, и Олли начал рассказывать:
– Я пришел посмотреть, нет ли здесь еще баллонов для гриля мистера Маквея. И увидел их. Как я понимаю, они сначала сделали петли, а потом забрались на сложенные одна на другую картонные коробки. Должно быть, связали друг другу руки… Ну, знаешь, чтобы были за спиной. Затем, я думаю, сунули головы в петли, затянули, дергая ими из стороны в сторону. Возможно, один из них сосчитал до трех, и они вместе прыгнули. Не знаю…
– Такого не может быть, – сказал я, чувствуя, как пересохло у меня во рту. Но руки у них действительно были связаны. Я не мог оторвать взгляда от их рук.
– Может. Если они сильно хотели, Дэвид, то может.
– Но почему?
– Я думаю, ты знаешь почему. Конечно, летние туристы вроде этого парня, Миллера, не поймут, но здесь есть и местные, которые вполне могут догадаться.
– «Проект «Стрела»?
– Я целыми днями стою у касс, – сказал Олли, – и многое слышу. Всю весну до меня доходили разные слухи про эту чертову «Стрелу», но ни одного хорошего. Черный лед на озере…
Я вспомнил, как Билл Джости наклонился к окну моей машины, дохнув мне в лицо теплым алкогольным перегаром… Не просто атомы, а другие атомы. А теперь эти тела, свисающие с трубы под потолком. Склоненные набок головы…
С ужасом я начал осознавать, что где-то во мне открываются новые двери восприятия. Только новые ли? Скорее старые. Двери восприятия ребенка, еще не научившегося защищать себя тоннельным зрением, которое не позволяет видеть девяносто процентов окружающего. Дети видят все, на что падает их взгляд, и слышат все, что находится в пределах слышимости. Но если жизнь – это рост сознания, тогда она еще и сужение восприятия.
Страх расширяет перспективу и обогащает восприятие, и мне было страшно осознавать, что я погружаюсь туда, откуда большинство из нас уходят, когда из пеленок перебираются в ползунки. Я видел то же самое на лице Олли. Когда рациональное рушится, происходит перегрузка цепей человеческого мозга. Нервные клетки раскаляются добела и начинают вибрировать. Галлюцинации превращаются в реальность: в том месте, где перспектива заставляет сходиться параллельные линии, действительно появляется ртутная лужа; мертвые встают и заговаривают; розы начинают петь…
– Я слышал кое-что. Сразу от нескольких человек, – продолжил Олли. – Джастин Робардс, Ник Точай, Бен Майклсон. В маленьких городках секретов не бывает. Что-то обязательно всплывет. Иногда это как родник: он просто выбивается из-под земли, и никто не знает, откуда он взялся. Ты что-то услышал в библиотеке, передал кому-то другому. Или на пристани в Харрисоне… Бог знает, где еще или почему. Но все лето я слышу: «Проект «Стрела», «Проект «Стрела»…
– Но эти двое… – сказал я. – Боже, Олли, они еще совсем мальчишки.
– Во Вьетнаме такие мальчишки отрезали у местных уши. Я был там. Я видел.
– Но… что заставило их сделать это?
– Я не знаю. Может быть, они что-то знали. Или только догадывались. Но они, видимо, понимали, что люди в конце концов начнут задавать им вопросы. Если мы доживем до этого конца концов.
– Если ты прав, – сказал я, – то это должно быть что-то действительно кошмарное.
– Буря, – сказал Олли мягким ровным голосом. – Может, там что-то повредило во время бури. Может, случилась какая-то катастрофа. Кто знает, чем они там занимались? Некоторые утверждают, что там экспериментировали с высокомощными лазерами и мазерами. А иногда я слышу про термоядерную энергетику. Вдруг они… Вдруг они прокололи дыру в какое-нибудь другое измерение?
– Бред, – сказал я.
– А они? – спросил Олли, показывая на трупы.
– Они нет. Но сейчас перед нами другая проблема. Что мы будем делать?
– Я думаю, надо срезать их и спрятать, – тут же предложил Олли. – Завалить чем-нибудь, что никому не понадобится. Собачьими консервами, стиральным порошком или еще чем. Если люди об этом узнают, будет только хуже. Именно поэтому я к тебе и пришел, Дэвид. Я никому больше не мог довериться.
– Как нацистские военные преступники, – пробормотал я, – которые кончали с собой в камерах, когда война была проиграна.
– Да. Я тоже об этом подумал.
Мы замолчали, и неожиданно снаружи из-за стальной загрузочной двери снова донеслись скребущие звуки щупалец, ползающих у входа. Мы невольно встали ближе друг к другу, и я почувствовал, как по коже у меня бегают мурашки.
– О’кей.
– Быстро закончим и обратно, – сказал Олли. В свете фонарика тускло блеснуло его сапфировое кольцо. – Я хочу убраться отсюда поскорее.
Я взглянул вверх. Солдаты воспользовались той же самой бельевой веревкой, которой я обвязывал мужчину в шапочке для гольфа. Петли врезались в распухшую кожу на шее, и я снова подумал: «Что же заставило их пойти на это?» Олли был прав, когда сказал, что будет только хуже, если об этом двойном самоубийстве станет известно другим. Мне уже стало хуже, хотя до этого я думал, что хуже некуда.
Олли со щелчком открыл свой нож, отличный тяжелый нож, удобный для того, чтобы вскрывать картонные коробки. И разумеется, перерезать веревки.
– Ты или я? – спросил он.
– Каждому по одному, – ответил я, проглотив комок в горле.
И мы сделали это.
Когда я вернулся, Аманды не было, а с Билли сидела миссис Терман. И он, и она спали. Я пошел вдоль одного из проходов и услышал:
– Мистер Дрэйтон. Дэвид. – Аманда стояла у лестницы, ведущей в кабинет менеджера. Глаза ее сверкали изумрудами. – Что там случилось?