Туман. Авель Санчес; Тиран Бандерас; Салакаин отважный. Вечера в Буэн-Ретиро

де Унамуно Мигель

— Конечно, как и письма других,

— Других? Каких других?

— Мало ли поклонников было у сеньориты!

— А! Но сейчас она свободна?

— Сейчас? Нет, нет, сеньор. У нее как будто есть жених, хотя, мне кажется, он только рассчитывает стать женихом… Может, она его хочет испытать, а может, это так, временный…

— Почему вы мне про него не сказали?

— Так ведь вы меня не спрашивали.

— Действительно. Все же вручите ей это письмо, и только в собственные руки, понимаете? Будем бороться! Вот вам еще дуро!

— Спасибо, сеньор, спасибо.

Аугусто ушел с трудом — туманный, буднично мелкий разговор с привратницей стал доставлять ему удовольствие. Разве это не способ убивать время?

«Мы поборемся! — говорил себе Аугусто, идя по улице. — Да, поборемся! Итак, у нее есть другой жених, кандидат в женихи?.. Поборемся! Militia est vita hominis super terram [7] . Вот и появилась цель в моей жизни, есть что завоевывать. О Эухения, моя Эухения, ты должна стать моею! По крайней мере моя Эухения, та, которую я создал, когда предо мной мелькнули ее глаза, пара звезд в моей туманности, да, эта Эухения должна стать моею; а та, у чьих дверей сидит привратница, пусть принадлежит кому угодно. Поборемся, и я возьму верх! Я знаю секрет победы. Ах, Эухения, моя Эухения!..»

7

Жизнь человека на земле — ратный труд (лат.).

И он очутился у дверей казино, где уже поджидал его Виктор, чтобы сыграть ежедневную партию в шахматы.

III

— Ты сегодня запоздал, Аугусто, — сказал Виктор, — обычно ты так пунктуален.

— Дела…

— Дела? У тебя?

— А ты думаешь, дела бывают только у биржевых маклеров? Жизнь гораздо сложнее, чем ты воображаешь.

— Ну, а я гораздо проще, чем ты думаешь.

— Возможно.

— Хорошо, твой ход!

Аугусто двинул на две клетки королевскую пешку; обычно он, играя, напевал отрывки из опер, теперь же он стал говорить про себя: «Эухения, Эухения, Эухения, моя Эухения, цель моей жизни, сладостный свет звезд-близнецов в тумане, мы поборемся! В шахматах царит логика, и, однако, сколько тумана и случайностей в этой игре! Да разве в самой логике нет случайного, произвольного? И разве появление моей Эухении не логично? Не задуман ли этот ход богами в их божественных шахматах?»

— Послушай, — перебил его мысли Виктор, — мы ведь условились не брать ходов назад! Тронул фигуру — ею и ходи!

— Верно, условились.

— Если ты так пошел, то я съем твоего слона.

— И правда, все моя рассеянность!

— А ты не будь рассеянным. В шахматы играть — не каштаны жарить. Надо помнить: тронул фигуру — ход сделан.

— Да, сделанного не воротишь.

— Вот так-то. В этом педагогический смысл игры.

«Но почему нельзя быть рассеянным во время игры? — говорил себе Аугусто. — Наша жизнь — игра или кот? И почему бы не брать ход назад? Логика! Быть может, письмо уже в руках Эухении? Alea iacta est! [8] Взялся за гуж… А завтра? Завтра принадлежит Богу! А вчерашний день — кому? Кому принадлежит вчера? Вчера — сокровище сильных! Священное вчера, субстанция нашего повседневного тумана!»

8

Жребий брошен! (лат.).

— Шах, — снова перебил его мысли Виктор.

— Правда. Посмотрим… Как же я допустил такой разгром?

— Рассеянность, как обычно. Не будь ты таким рассеянным, стал бы у нас одним из первых игроков.

— Скажи мне, Виктор, жизнь — это игра или рассеяние?

— Да ведь сама игра — не что иное, как рассеяние.

— Тогда не все ли равно, в чем его находить?

— Только в игре, в хорошей игре!

— А почему бы не играть плохо? Что вообще значит играть хорошо и играть плохо? Почему бы нам не двигать эти фигуры не так, как мы привыкли, а иначе?

— Потому что таков наш тезис, дорогой Аугусто. Ты сам мне объяснял это, великий философ.

— Хочешь, расскажу тебе новость?

— Говори.

— Но прояви удивление, дружище!

— Я не из тех, кто удивляется априори, или заранее.

— Ну так слушай. Знаешь ли ты, что со мной происходит?

— Ты становишься все более рассеянным.

— Дело в том, что я полюбил.

— Ба! Это я и так знаю.

— Как ты можешь это знать?

— Очень просто, ты любишь ab origine, с самого рождения. У тебя врожденная влюбленность.

— Да, любовь рождается вместе с нами.

— Я сказал не «любовь», а «влюбленность». Ты мог и не сообщать мне о своей любви, я уже все знаю, знаю, что ты полюбил, или, точнее говоря, влюбился. Знаю это лучше, чем ты сам.

— Но от кого? Скажи мне — от кого?

— От кого же, как не от тебя.

— Да что ты! А пожалуй, ты прав.

— Я же говорил тебе. Она блондинка или брюнетка?

— По правде говоря, я и сам не знаю. По-моему, ни то, ни другое; скажем так, светлая шатенка.

— Высокая или нет?

— Тоже не припомню. Наверное, среднего роста. Но какие глаза, какие глаза у моей Эухении!

— Эухения?

— Да. Эухения Доминго дель Арко, проспект Аламеда, пятьдесят восемь.

— Учительница музыки?

— Она самая. Но…

— Да я знаком с нею. А теперь — еще шах!

— Но…

— Шах, я тебе сказал!

— Хорошо.

И Аугусто прикрыл короля конем. В конце концов ой проиграл партию.

На прощанье Виктор положил ему руку, словно ярмо, на шею и прошептал на ухо:

— Итак, маленькая Эухения? Пианисточка? Славно, Аугусто, славно, победа тебе обеспечена.

«Ох, эти уменьшительные, — подумал Аугусто, — эти ужасные уменьшительные!» И он вышел на улицу.

IV

«Почему уменьшительные — признак нежности? — думал Аугусто по дороге домой. — Разве любовь уменьшает любимый предмет? Я влюблен! Влюблен! Кто б мог подумать… Но, может, Виктор прав? Может, я влюблен ab initio? [9] Пожалуй, да, чувство любви предшествовало появлению ее предмета. Более того, именно моя любовь породила Эухению, извлекла ее из первозданного тумана. Но если б я прикрыл короля ладьей, он бы не сделал мне мат. А что такое любовь? Кто определил ее суть? Если любовь определить, она исчезнет… Святый Боже! Зачем алькальд ^{44} разрешает вывески с такими безобразными буквами? Слоном я пошел неправильно. Но как же я влюбился, если не могу даже сказать, что знаком с нею? Ба! Знакомство придет позже. Любовь предшествует знакомству, а знакомство убивает любовь. «Nihil volitimi quim praecognitum» [10] , — учил меня отец Сарамильо; но я пришел к обратному выводу, а именно: «Nihil cognitum quim praevolitum» [11] ^{45} . Говорят: понять — значит простить. Нет, наоборот, простить — значит понять. Сначала любовь, знание — потом. Да, но как же я не заметил, что мне грозил мат? Что необходимо для любви? Угадать! Догадка — вот интуиция любви, угадать в тумане. Потом все уточняется, проясняется, и туман рассеется каплями, градом, снегом или камнями. Знание — это град камней. Нет. Это туман, туман! Но только орлу дано парить по туманному лону облаков! И видеть сквозь них солнце, как туманный светоч.

9

С возникновения, с начала (лат.).

10

Мы не желаем того, чего не знали прежде (лат.).

11

Мы не знаем того, чего не желали прежде (лат.).

Орел! Что поведали друг другу при встрече^{46} улетавший с Патмоса^{47} орел Иоанна, способный глядеть на солнце и ничего не видящий в темноте ночи, и покидавшая Олимп сова Минервы,^{48} видящая во мраке, но не способная глядеть на солнце?»

В этот момент Аугусто прошел мимо Эухении, но не заметил ее.

«Знакомство приходит позже, — продолжал он рассуждать. — Но что это мелькнуло? Готов поклясться, мою орбиту пересекли две сверкающие таинственные звезды… Она? Сердце говорит мне… Но пусть помолчит, я уже дома!»