Туман. Полное издание
Шрифт:
Сначала мне было обидно, что мой дорогой родитель решил, что мне о его новой семье знать не обязательно. Но через шесть месяцев их отношений я отпустила эту ситуацию, тем более, что мне не суждено лицезреть прекрасную даму сердца отца. Он ведь меня в гости не зовёт.
Мама же не упускает попыток и всячески расспрашивает Лексу об отце. Она даже слушать не хочет, что ему на неё наплевать. Он поиграл в одну семью – не понравилось. Папа развернулся и пошел играть в другую. Мужчины. Им это даётся с большей легкостью, нежели женщинам. Мама тому наглядный пример. Позвони папа ей в любой из дней в течение этих двух лет, и она бы пешком
– Ладно, я пойду, – говорю я, поднимаясь с самого края крыши. – Нужно подготовить для Лексы комнату.
Лари поднимается вместе со мной и, нахмурив брови, спрашивает:
– Серьезно?
– Нет, конечно. Пусть хоть на коврике спит, мне плевать. Нужно выспаться, завтра у меня в шесть утра клиент.
– Это тот, что хочет себе на всю спину полуголую женщину?
– Он передумал, и женщина теперь полностью обнажена.
– Вот блин, хотел бы я на это посмотреть.
Обнимаю Лари на прощание и спускаюсь с крыши по пожарной лестнице. В конце мне приходится спрыгнуть, и каждый раз я отбиваю себе пятки. Приземляюсь, поудобнее закидываю сумку на плечо и шагаю в сторону дома. Прохожу мимо бара, оттуда грохочет музыка, машу рукой громиле Питеру, он улыбается мне и кивает, тут же отгоняет несовершеннолетних сопляков от входа святая святых Билли. Питер работает вышибалой и охранником уже три года. И кто бы мог подумать, что контуженный военный согласится на эту затею, но оказалось в нашей стране не особо шикарный список вакансий, если тебя обвиняют в гибели всего отряда. Питера судили под военным трибуналом, оправдали, а ведь он сам не помнит, что случилось в тот день, и винит себя. Винит за то, что выжил, а остальные семь мужчин из его отряда нет.
Как-то, однажды, он немного слетел с катушек. Некие придурки, которых он не пустил в бар, начали взрывать петарды прямо у входа в заведение, и это сработало как своего рода напоминание о самом страшном и туманном дне в его жизни. О взрыве и смерти всей команды. Питер разгромил половину бара, сломал руку парню, что кидал петарды, но в итоге мне удалось его успокоить. Как, спросите вы? Всё просто, я похожа на его дочь, которую он не видел уже долгое время. Точнее, похожа не я, а мой голос. Билли в тот день уже вызвал копов, они приехали спустя три часа, на тот момент всё уже было улажено, но Билли всё же пришлось заплатить приличный штраф за ложный вызов. К счастью, подобного больше не повторялось.
Заворачиваю на соседнюю улицу и прохожу два квартала. Фонари горят через один, естественно, я ведь не на Манхэттене живу. Тут и пара фонарей на квартал сойдет. Огромные вонючие мусорные баки добавляют моему району особой пикантности. У того, что находится рядом с дверью в мой дом, как всегда, спит Стив – местный бомж. Безобидный, но по большей части находящийся под чем-то запрещенным. Я тысячу раз задавалась вопросом, откуда он берет деньги, чтобы купить себе очередную дозу? Скорее всего ворует. Хотела бы я так же уметь воровать, возможно, мне не пришлось бы бросить колледж.
– Привет, Стив, – бросаю я коротко и слышу мычание под ворохом ароматного тряпья.
Жив ещё.
Вхожу в прохладный холл и поднимаюсь по облупившимся от годовалой давности краски ступеням. На третьем этаже снова не горит лампа. Приглядываюсь и понимаю, её просто кто-то спёр. Снова. Миссис Рипли опять будет думать, что это я. И чем я заслужила такую любовь престарелой дамы?
Стоило мне прокрутить в голове данную мысль, как дверь с номером восемнадцать открывается и оттуда выглядывает темнокожая миссис Рипли.
– Алекс? Это ты? Верни мне лампу!
Поднимаюсь выше, не оборачиваясь, отвечаю:
– И вам доброй ночи, миссис Рипли, лампу вашу я не брала.
– Вот бесстыжая девчонка! Пятая лампочка за две недели!
Дальше миссис Рипли продолжает что-то говорить, но я её уже не слушаю, иду по своему коридору и останавливаюсь перед дверью с номером двадцать три.
Вот я и дома.
Старенькая, но довольно уютная квартира. Мы здесь жили не всегда. Воспоминания об огромном доме нашей семьи меркнут с каждым прожитым днем. Там было столько места, здесь же: две комнаты, гостиная, кухня, ванная и до невозможности узкий коридор. Мы съехали из особняка сразу после того, как папа сказал нам с Лексой о разводе.
– Мам? Я дома.
Вешаю ключи на крючок, запираю дверь и скидываю растоптанные кеды. Со стороны кухни разносится какой-то бряк, и я тут же иду туда. Мама стоит вполоборота к кухонной плите и, кажется, что-то собирается готовить. Вот только кастрюля на огне абсолютно пуста, там нет ни воды, ни чего-то съестного. По запаху гари и треску кастрюли такая картина держится уже достаточно давно.
– Мама, ну что ты опять делаешь?!
Подхожу к плите и с психом выключаю её. Поворачиваюсь к маме, она выше меня примерно на пять сантиметров. Её зрачки непомерно большие. Вот чёрт!
– Ты снова была у Хами?
– Зашла ненадолго, – говорит мама, смотря в окно.
– И что он дал тебе в этот раз?
Мама отводит взгляд в сторону и теперь гипнотизирует стену, на которой ничего нет.
– Мама, завтра приезжает Лекса, ты же так ждала этого дня. Не ходи к Хами, он погубит тебя.
Я знаю, что Лекса – это больная мозоль мамы, а про Хами мама вообще не желает со мной разговаривать. Она хватает меня за руку и тащит в комнату, которая закрыта все время, пока Лексы нет. Через один поворот и три расторопных шага мы встаем перед дверью, на которой красуется надпись "Лекса" всё в блестках и розовых тонах.
Мама распахивает дверь, и я попадаю в ад. Розовый ад, именно так я называю эту комнату.
– Всё готово, – с воодушевлением говорит мама.
И действительно готово. Кровать заправлена в чистое и отутюженное постельное бельё. Полы намыты, пыль протёрта, а на прикроватном столике в вазе стоят цветы.
– Ты молодец, – говорю я, и мама улыбается, словно это была самая высшая похвала в её жизни.
Выхожу из розового ада и спрашиваю у мамы:
– Ты сегодня ела?
– Да, – врет она.
Я всегда знаю, когда она обманывает меня, зато мама вообще не в курсе, когда лгу я.
Отправляюсь на кухню и делаю нам тосты, смазываю их арахисовым маслом, и мы, не садясь за стол, уплетаем их. Отправляюсь в свою комнату, которая, к слову говоря, полная противоположность Лексы. Серая краска на стенах, белый потолок, полутороспальная кровать, рядом стол, заваленный учебниками, которыми я уже долгое время не пользуюсь. В углу, наполовину прикрывая окно, стоит шкаф с моими не радужными вещами. Переодеваюсь в короткие шорты и длинную футболку Лари, которую он оставил у меня ещё месяц назад. Я пообещала вернуть её, но она такая чертовски мягкая и удобная, что моя рука не в силах подняться и отдать это чудо другу обратно.