Туман.
Шрифт:
Шрам был длинным и узким. Судя по всему, Солус обзавелся им много лет назад, ибо он почти сливался с его бледной кожей и бросался в глаза только в том случае, если его намеренно хотели увидеть. У меня создалось впечатление, что когда-то давно на барона было совершено нападение. Нападавший будто бы пытался перерезать Эдуарду горло ножом, но почему-то полоснул его не спереди, а сбоку – от плеча до середины шеи. Рана явно оказалась глубокой, и медикам пришлось наложить на нее немало швов – об этом говорили мелкие рубцы, пересекавшие белую полоску от начала до конца.
Я отвела взгляд, пока Солус не
– Как вам Баден, София? – поинтересовался барон, когда мне принесли чай.
– Потрясающе, – с чувством ответила я. – Это была самая лучшая прогулка в нынешнем году. И, знаете, Эдуард, вы не правы. Баден в ноябре не уныл, а прекрасен. Представляю, как здесь станет здорово, когда наступит зима, и улицы укроет снегом.
– Да, это будет сказка, – улыбнулся Солус. – Однако вы, кажется, хотели отправить брату фотографии. Сейчас самое время это сделать.
– Я оставила свой ноутбук в вашей машине.
– Верно, – кивнул он. – Сейчас я его принесу.
Эдуард встал, поправил ворот свитера и пошел к выходу. Я дождалась, когда он покинет зал, и, повинуясь неясному порыву, схватила пустой картонный стакан, который официант почему-то забыл унести с нашего стола. Вынула соломинку и, открыв крышку, понюхала его бумажные стенки. Нос щекотнул странный запах – тонкий, неприятный, отдающий чем-то металлическим. Он был мне смутно знаком, однако определить, что именно пил мой спутник, я не смогла. Узнать напиток по цвету тоже оказалось невозможно – Эдуард высосал его до капли, а темные разводы, оставшиеся на стенках и дне, ни о чем конкретном не говорили.
Я накрыла стакан крышкой и поставила его на место.
Похоже, Руфина Дире все-таки заронила в мою душу некое сомнение, касающееся господина барона. Иначе с чего бы мне интересоваться его питанием и исследовать его грязную посуду?
Глупо. И немного стыдно.
Впрочем, надо признаться: флер таинственности, окружающий хозяина Ацера, здорово возбуждает любопытство, и с каждым днем оно становится все сильнее и сильнее.
Быстрее бы Эдуард принес компьютер. Надо заняться делом – пока мне снова не пришло в голову сунуть нос в чужие дела…
***
К работе с чертежами я вернулась только во вторник. Рассудив, что после недели упорного труда, у меня есть право на полноценный отдых, я все выходные предавалась чудесному ничегонеделанию в компании господина Солуса.
В субботу мы вернулись в замок к ужину. После трапезы в «Орионе» еще некоторое время бродили по улицам, затем заглянули в музей природы («Там работает талантливый таксидермист, и вы непременно должны увидеть его работы»), а потом прогулялись по местному парку. Узнав, что я хочу купить что-нибудь на память, Эдуард решительно повел меня на рынок («Сувенирные магазины? Не советую. Там вы заплатите втридорога даже за самую примитивную безделушку. Наши торговцы так привыкли к богатым туристам, что потеряли остатки совести»). Тот оказался большим кирпичным павильоном, старинным, как и все здания в этой части города. Внутри него обнаружились торговые ряды, на которых продавалось все – от свежих овощей до рукодельных украшений и все тех же пластмассовых магнитиков.
При виде этого великолепия у меня разбежались глаза, а от цифр, написанных цветными фломастерами на ценниках, и без того прекрасное настроение стало на порядок лучше.
Внимательно приглядевшись к ассортименту на прилавках, я купила ворох теплых вещей, которые наверняка пригодятся в холодных комнатах Ацера – шарф, две пары носков, вязаную юбку и чудесный кардиган.
Пока выбирала обновки, Эдуард прогуливался между соседними рядами, а когда мы, наконец, вышли на улицу, протянул мне небольшой бумажный пакетик.
– Вы так и не купили себе безделушку, – заметил барон. – Поэтому я взял на себя смелость выбрать ее сам.
Я запустила руку в пакет и вынула из него подвеску – прикрепленный к витому шнурку овал, прозрачный, как слеза, внутри которого был заключен крошечный бутон какого-то красного цветка.
– Очень красиво, – улыбнулась я.
– Это подарок, – Солус улыбнулся в ответ. – На память о чудесной прогулке.
Вечер субботы мы с бароном тоже провели вместе – после ужина перешли в гостиную и до самой ночи говорили о разных пустяках, шутили и смеялись.
В воскресенье я встала с кровати с твердым намерением заняться черновиком своей научной работы, однако после завтрака решила отложить его на потом – сразу после того, как Эдуард предложил полюбоваться на чудесный вид, открывающийся с боковой башенки Ацера.
Мы поднялись туда по узкой лестнице, неожиданно обнаружившейся слева от перехода, по которому я каждый день ходила в замковую библиотеку. Долго стояли на крошечном балконе, едва соприкасаясь рукавами курток, и молча смотрели, как солнечные лучи, запутавшиеся в складках тумана, освещают уходящий за горизонт лес.
– Что это за здание? – спросила я у барона, кивнув на прямоугольную постройку с едва различимыми каменными барельефами, видневшуюся из-за замковой ограды.
– Семейная усыпальница Солусов, – ответил он. – Рядом с ней раньше было кладбище, но теперь от него мало что осталось.
– Можно мне посмотреть на нее поближе?
– На усыпальницу?
– Да.
Эдуард бросил на меня удивленный взгляд. Потом пожал плечами.
– Если вы этого хотите – пожалуйста.
На улице туман оказался не столь густым, как виделся с высоты, однако все равно возникало впечатление, что мы погрузились в него с головой и теперь рассекаем дымку, как воды огромного призрачного озера. Барон любезно предложил мне руку, и я без возражений взяла его под локоть.
Разговаривать почему-то не хотелось. Мы неторопливо шли по влажным дорожкам, и окружающая тишина была такой комфортной и уютной, что ее хотелось длить до бесконечности.
Чтобы подойти к склепу, нам пришлось миновать широкую скрипучую калитку и узкую тропинку, покрытую толстым слоем опавшей листвы. Судя по всему, беспокоить покойных баронов в Ацере было не принято, – ни уборщики, ни собственный наследник их последнее пристанище явно не посещали.
Когда-то эта постройка была покрыта причудливой каменной резьбой, однако сейчас траурная красота оказалась скрыта под слоем мха и мелких веток, а скорбящий ангел на крыше выглядел так, будто вот-вот развалится на куски. Вход в усыпальницу был закрыт деревянной дверью, которой не давал открываться большой металлический засов.