Туманная страна Паляваам
Шрифт:
— Ха, — кричит Вовка. — Медведь!
— Сам ты медведь, — говорю я. — Э-э-эй, дя-дя-я!
— Точно, — подтверждает Леонид, — медведь!
Тот, у воротка, отпускает ручку и встает на четвереньки.
— Бежим на него! Удерет! — командует Леонид и, схватив лом наперевес, устремляется вперед.
— Го-го! — кричит Леонид.
— Ура! — орет, подпрыгивая рядом, Вовка.
— О-ля-ля! — реву я, несясь за ними.
Медведь несколько мгновений смотрит на нас, потом резко разворачивается, и через минуту он, похожий на
Задыхаясь, мы останавливаемся на линии.
— Теперь его олень не догонит, — смеется Вовка. — Как ракета рванул.
— Подожди радоваться, — говорит Леонид. — Посмотрим вначале.
Мы обходим линию. Натворил косматый шурфовщик дел! Штук двадцать затаренных в мешки проб побросал в шурфы. Хорошо, завязаны были, а он, видно, особой силы не применил. Один вороток цел, на втором оборвана цепь.
— Свинья лохматая! — ругается Леонид. — Клепать придется. А ведь твой медведь. Ждал, ждал, решил сам наведаться. Любопытный народ. Небось дня два лежал на сопке, смотрел, чем мы занимаемся, а потом решил попробовать. Любят они подражать. А тут железо звенит: конечно, понравилось.
— Это точно, — говорит Вовка. — Музыку они любят. У нас такой случай был: женили своего шкета. Того, с катера. На свадьбе, значит, день и всю ночь гуляли. Дед Шубаров под гитару пел эти… романсы. Отличная у него была гитара, с двумя грифами, черная. Во Владике купил. Ну, отгуляли, утром кто как по домам. Дед посошок на дорожку и потопал. Тропка там, километра три, по тайге. Трава в пояс, аукни — сутки звон в сопках стоит. И топает по этой красоте дед нараспашку, гремит: «В лихую годину на тройке багровой по звездам летели вдвоем!» А Потапыч, должно, недалеко сны глядел. Проснулся от шума, шасть на тропку, видит — дед Шубаров. Встает на задние лапы, а дед ему и говорит: «Как смеешь, мерзавец!»
Ну, Потапыч не стерпел, замахнулся. Дед еще успел сказать: «Агрессия, братцы!» — и лег. Отоспался, встает: ни медведя, ни инструмента. Потом ребята деду говорили — в тайге Потапыча встретили. Ходит, говорят, с гитарой и орет: «Ох вы, ночи, матросские ночи!»
— Посмеялись — хватит, — поднимается Леонид. — Времени осталось ерунда, а еще три линии. В мае потечет тундра. Я пойду склепаю цепь, а вы пока в смену, чтобы один все время наверху. Шутки шутками, а вернуться он может в любую минуту.
Я просыпаюсь часов в пять. Долго ворочаюсь в мешке, но заснуть уже не могу. Сосет что-то в груди, мозоли на руках (давно внимание перестал обращать) сейчас пышут жаром. Ноги ломит. И голова гудит. Одна бесконечная нота. Слышно, как зевает, сворачивая челюсть, Вовка, похлопывает себя по голым плечам и говорит в пространство:
— Голова как колокол.
Леонид ворочается во сне, стонет. Эпидемия, что ли, какая напала? Грипп азиатский: говорили три дня назад по радио — во всем мире свирепствует. Хорошо, а сюда он как попал? Валька привез?
Завтракаем молча. Еле возим ложками в консервных банках. Сегодня суббота, на завтра запланирован выходной. Измотал всех этот кварц, на новой линии с пяти метров идут валуны, чем дальше, тем крупнее…
— Может, подрыхнем сегодня? — с надеждой спрашиваю я.
— Нет уж, — трясет головой Вовка. — Последние месяцы заработков, дотянуть надо. Сейчас чем больше, тем лучше.
— У тебя всегда так, не только сейчас…
— Я не к тому, — говорит Вовка. — Я хочу сказать, что до промывки придется мотаться где-нибудь на монтаже промывочных установок, когда тут закончим. А там средняя сдельная. Это точно, я еще осенью на прииске узнавал. Правильно, Лень?
— Все ты знаешь, — кивает Леонид.
— Ясно? — Вовка поднимается из-за стола. — Собирайтесь, завтра отдохнем.
Одевшись, мы выползаем на улицу. И тут неладно: над долиной тьма, воздух — как вата. На юге, там, где река Паляваам, — серая бесконечность. Совсем тепло, наст под ногами мягко проваливается.
— Ну-ну, — оглядываясь, говорит Леонид.
— Чего ты?
— Да нет, просто так… — Он нерешительно берет ружье, ставит обратно, потом снова берет. — Ладно, посмотрим, авось…
После того письма он и сам писать перестал. Даже тетрадку куда-то спрятал. Повадился в тундру. Каждую субботу гуляет заполночь. Иногда ходит среди недели. Двужильный парень…
Весь день мы работаем в каком-то полусне. Голова трещит, руку выше плеча подымешь — больно. Заканчиваем не в семь, как всегда, а в пять. Сил нет. Только Леонид бьет, взрывает, откачивает. Почти не курит.
Домой мы идем как тени.
— Вернусь через пару часов, — говорит Леонид и уходит в сопки.
Пока мы работали, туман рассосало, и над головой открылось низкое серое небо…
Вездеход приходит около семи. Весело врывается в балок Валька. Мы лежим по койкам, молча страдаем.
— Дрыхнете, курята! — приветствует он.
Ты смотри, здоровый, зараза!
— Что у вас, поминки? А Ленька где?
— За зайцем пошел, — нехотя отвечает Вовка.
— Выбрал время. Серьезно, чего приуныли?
— Да так, головы трещат. Весь анальгин слопали — не берет.
— И не возьмет, — говорит Валька. — Знаю причину. Котелки ваши пургу предсказывают.
— Пошел ты…
— Точно говорю. Потеплело, мгла, голова трещит — «южака» ожидай.
— Ладно, видали мы ваш «южак». Всю зиму пугаете.
— Ну, вспомните меня, как задует. Письмо вот Леньке передайте, я поехал на «Кабаний», а то в дороге прихватит. Обратно завтра вечером, если, конечно, «южак» не разгуляется.
Пулей, как и появился, Валька вылетает на улицу. Его-то никакой «южак» не берет. Морда красная, нос пуговицей, глаза, как у кота, когда он кринку сметаны очищает. Хорошо живет, весело. Поехал, приехал. Опять поехал…