Туманный колокол
Шрифт:
Рывком поднялся на ноги. Мой враг не успел далеко уйти. Точнее, и не собирался
уходить.
– Извини, промахнулся, - раздался приглушенный голос, и меня атаковали. Я
уклонился, прикрыл от атаки себя и Лиз, а затем кинулся вперед, призывая сильнейшие
заклинания из своего арсенала. Сейчас в голове не было ничего! Только чистая ярость. Я
бил и бил, не замечая, что заклинания рассеиваются
Больше, больше! Миг - и щит противника ярко вспыхнул, осыпался пеплом на землю. Удар!
Он сдавленно застонал, я сделал еще шаг - и ощутил, как спину пронзает боль. Темно...
Так глупо. В детстве я боялся темноты, еще и Анри всегда пугал меня. Говорил, что
если не буду слушаться, придут чудовища и заберут меня с собой. Только оказалось, что
чудовища - это люди, а тьма дарила покой. Я плыл в ней, как по волнам. Вверх, к свету -
и вниз. Вверх - и вниз. Иногда во тьму долетали голоса: директора Рейдеса, куратора
Синтера, целительницы из гимназии. Но не было одного того голоса, который хотелось
услышать. Я пытался позвать Лиз, но с губ не слетало ни звука. Во тьме царила полная
тишина.
Иногда я будто слышал голос мамы. Умом понимал, что она умерла, но слух улавливал
обрывки фраз:
– Сыночек мой, дорогой, хороший, потерпи. Скоро все пройдет. Родной мой, любимый.
А потом она напевала колыбельные из детства, и даже казалось, будто ощущаю её
прикосновения. Снова тянулся ввысь, к свету - и падал во тьму. Временами свет окутывал
мои ладони. Я смотрел на него - и не понимал. С каких это пор я могу применять
заклинания исцеления? Или мне это приснилось? Все приснилось: гибель родителей,
гимназия, Лиз, а я сейчас дома, подхватил какую-нибудь болезнь и мечусь в бреду?
Больно...
– Давай, парень, - уговаривал куратор Синтер.
– Ты же сильный. Выкарабкивайся!
Да не хочу я выкарабкиваться, куратор. Не хочу. Лучше буду вот так плыть, ничего
не ощущая, и слушать мамин голос. А она упрашивала:
– Мальчик мой, хороший, надо выздоравливать. Не пугай так маму.
Мама, чем я могу тебя напугать, если тебя нет? И меня... нет больше.
– Оставьте мальчишку в покое!
– требовала целительница.
– Дайте отдохнуть. Что вы
за люди такие? Лучше системой безопасности займитесь.
И голоса отступали, я оставался один в темноте. Почему не в пустоте? Тогда мы могли
бы встретиться с Анри. Я звал брата - беззвучно, потому что голоса не было, но снова и
снова умолял, чтобы он вернулся, потому что я больше не справлюсь.
– Филипп, - звала мама.
– Да сделайте хоть что-нибудь!
– требовал куратор Синтер.
– Никуда я не пойду!
– А это Роберт.
– Почему мне ничего не говорят?
– А вы родственники?
– ядовитый ответ директора.
– Вон отсюда!
И снова теплые волны тьмы. Почему светло? Откуда свет? Я глубоко вдохнул - и
открыл глаза. У кровати сидел человек, которого меньше всего хотелось видеть - Эдуард
Рейдес. Он выглядел постаревшим и осунувшимся. Я попытался спросить, где Лиз, но из
горла вырвался только сип.
– Очнулся?
– подскочил на ноги директор.
– Наконец-то! Подожди, я приведу мадам
Файли.
Но я перехватил его руку. Пальцы, правда, сразу соскользнули, только директор
понял правильно и отвернулся.
– Лиз больше нет, - сказал он и быстро вышел из палаты.
Больно! Перед глазами заплясали черные искры, я закусил губу, а в груди закололо
так сильно, будто кто-то наградил проклятием. Дверь распахнулась, вбежала
целительница, склонилась надо мной.
– Тише, детка, - погладила по голове, призывая магию.
– Тише, тише. Все хорошо.
Хорошо? Я едва не рассмеялся, чувствуя, как подкрадывается безумие. Да, хорошо.
Замечательно. На моих глазах убили девушку, которую я любил, но все ведь хорошо? Я
хоть достал его? Достал этого подонка? И кто тогда ударил в спину?
– Поспи еще, - прошептала целительница, призывая заклинание.
Вот только сон - сном не был. Я видел фигуру в сером. Она стояла у кровати и
смотрела на меня. Это была Пустота.
– Бедный мальчик, - качала она головой.
– Я же говорила, что все равно придется
платить. Все платят за силу.
– Я не хочу!
– пытался крикнуть, но крик звучал только в голове.
– Никто не желает, но прцдется. Терпи. Это все, что тебе остается. Потерпи еще
немного.
И фигура растаяла, а я снова открыл глаза. Слез не было. Боли не было. Осталась
пустота.
Дни потекли, как серое марево. Они почти не задержались в памяти. Помнил только,
как в палату все-таки пустили Роберта. Он ничего не говорил, но несколько часов сидел
рядом, опустив руку на плечо. А я ни о чем не спрашивал. Мне больше не нужны были