Шрифт:
Глава 1
Нога проваливалась по колено в мягком, пушистом снегу, выпавшем за ночь. Жестяное корыто, привязанное к саням, как ледокол, прокладывало путь в рыхлой толще, оставляя за собой широкую плоскую колею с зернистыми, осыпающимися волнами. Утро было морозным и туманным, глаза не слепли в белой тишине, и Коча все-таки решился на рейд. Когда-то, в прошлой жизни, его звали Игорем, но здесь, в Заводской общине, он исполнял трудовую повинность по доставке дров и угля для печей, и Дед нарек его Кочегаром. Разумеется, глава общины мог его освободить от обязанности из-за ночного снегопада, но уж очень не хотелось оставаться весь день в душном подвале, пронизанном плачем и визгами детей, стонами и кашлем стариков, быть на побегушках у больных или беременных артельщиц, да и потом вдвойне отрабатывать выходной.
Сыпучий снег не скрипел при тяжелом шаге, однако шумно шуршал по борту корыта, в котором лежали топор, дерюга и погнутый лом. До заброшенной станции дорога была неблизкой, около получаса ходу налегке по ближнему пути. Это направление, исхоженное им десятки раз, хранило в себе при такой погоде множество неудобств в виде скрытых под снегом кочек, канав; тропа шла то между кустистыми холмами, то превращалась в неровную низину, загроможденную останками
Лесной клин, где общинники раньше добывали дрова, разрезала узкая полоса грунтовки, накатанной в прежние времена, а сейчас покрытой четвертью метра снега. Здесь царил сумрак, туман стоял гуще и ниже, а деревья угрюмо напряглись, изредка мягко роняя на землю увесистую горсть. Коча оглянулся назад: крыша общинного панельного дома, в которой люди занимали цоколь и первый этаж, отсюда уже не видна. Медленно двинулся дальше, накинув ремень саней на локтевой сгиб. В левой кисти зажата самодельная рогатка из тонкого стального прута, правая кисть свобода. Нижней губой прижаты к десне несколько мелких металлических шариков из раскуроченных подшипников, распространявших во рту привкус железа и ржавчины.
Позади, откуда он пришел, серое небо казалось светлее и приветливее на фоне густого сумрака леса, и как бы остерегало его вступать в мрачные дебри. Клочковатый туман скрывал ветки антенн окраинных домов. Прокладывая путь по почти свободной от деревьев и кустарников старой колее, он отметил, что снег испещрен следами местных обитателей: кроликов, лисиц, фазанов, полевок… За несколько лет вымирания человечества природа получила перезагрузку: зверье и пернатые расплодились даже в заброшенных городских парках и скверах, не говоря уже за лесополосы и чащобы; деревья, кусты и травы, вдыхая живительный воздух без угарного газа и ядовитых смол, быстрее тянулись к чистому небу и крепли…
Изредка с тяжелой пушистой ветки глухо падал снег. Тогда Коча замирал, осматривался: не крадется ли кто? За этим лесным клином закрепилась дурная слава. Пару лет назад, когда хищное зверье стало делить территорию и нагло забредать на окраины города в поисках поживы, здесь поселилось несколько выводков рысей, крупных, сильных, умных охотников. Дед предупреждал своих, что опасаться этого зверя нужно пуще волка, потому как рысь и в воде, и на дереве, и на земле побойчее любого промысловика с огненстрелом. И все же несколько общинников нашли здесь свою смерть в когтях и зубах новых поселенцев. Оттого и по дрова сюда никто из общины не забредал, предпочитая вырубать покинутые сады и безлюдные аллеи. Для кочегара же эта тропа была сколь опасной, столь и желаемой для охоты на птиц или на худой конец сбора зимних ягод. Да, он рисковал разделить судьбу несчастных охотников, однако это заботило его не сильнее, чем добыча угля или запеченная на костре сойка. После череды жутких продолжительных болезней, связанных с вирусом и его мутациями, погубившими мир, Игорь лишился страха смерти как такового. В его мозгу умерли атавистические переживания и мысли о неминуемой кончине, уступив место лишь беспристрастному инстинкту самосохранения. Метаясь в диком жару, в бреду, среди остывших и уже мумифицировавшихся в самых безумных позах близких, он сам неоднократно мог стать жертвой невиданной заразы и даже облегченно смирялся с этим, но судьба распорядилась иначе. Каждый раз, подавшись заражению снова и снова, он то временно терял зрение, то сморкался алой слизью или стонал от боли в груди время бережных вдохов… Из той неравной битвы он вышел победителем и…опустошенным, осиротевшим, лишенных многих чувств и эмоций. Очередные недуги теперь вязались к нему все слабее и протекали более щадяще и спокойнее. Когда он последний раз проваливался в давящий, душный омут бреда, его младшая сестренка Дашка хрипло всхлипывала у страшных свертков, в которых покоились высохшие тела родителей. Сил, чтобы вынести из квартиры трупы и подобающе похоронить, у 12 -летней девчонки не было, и она укутала останки родных в простыни…На секунду его пылающее тело остудил свежий поток воздуха; сквозняк проник в комнату вместе с двумя людьми в белом, облаченных в биозащиту. «Девчонку в госпиталь, – услышал он глухой, еле доносящийся из-под фильтрующей маски голос. – Пацан доходит. Оставляем пока… Тела в морг…Но попозже. Сейчас не до них. Им-то уж торопиться некуда». Очнувшись в кровавой коросте, Игорь первым делом восполнил водяной баланс, выпив около двух литров желтоватой воды из крана. Квартиры соседей по клетке одиноко и зловеще молчали, запах тлена и гниющих продуктов сковал атмосферу осиротевшего дома в стиле зомби-апокалипсиса. Почти сутки он потратил на то, чтобы вывезти тела родных на кладбище, уложив легкие, сухие мощи отца и матери вместе, хотя новых могил было подготовлено с излишком. В госпитале, где доживали свой век несколько десятков зараженных, он нашел сестру в списках поступивших двухнедельной давности, но ни среди живых, ни среди мертвых ее не обнаружил. В городском морге и на прилегающей к нему территорией, заваленной разлагающими телами, поиски, к счастью, не увенчались успехом. Домой добрался Игорь пешком, потому что отцовский автомобиль отказался заводиться, решив, видимо, что после смерти хозяина в нем пропала надобность. В надежде, что Дашка вернется, он караулил ее у подъезда, оставлял ей записи на стенах подъезда, на дверях квартир и гаражах. А затем в городе начали орудовать банды выживших, и Игорь стал высматривать ее из окна своей комнаты. Люди совсем исчезли с улиц, и он дни напролет пялился в квадратный проем, пожевывая остатки не испортившихся продуктов. Она не пришла. На пятые сутки после похорон родителей, выбив дверь, местные мародеры выгнали его из квартиры…
…Деревья совсем низко склонились над тропой; было темно, как в коротких зимних сумерках. Тащить пустые сани становилось все тяжелее: мешали кусты, с сухим звоном молотившие о железное дно, ноги и полозья саней цеплялись о корни, скрыты от глаз в сплошном белом покрове; деревья норовили проткнуть глаз костлявыми ветками или засыпать снегу за воротник. Коча присел на корточки. Пятиминутку он себе заработал.
В лесу текла своя, осторожная, тихая жизнь. Порхали с ветки на ветку пузатые снегири с поисках любимого лакомства, ласка, как меховая змея, сновала по норам и дуплам, выискивая обед. В самой чащобе сквозь дробный перестук дятла слышалось тяжелое сопение и треск сухостоя, сопровождающийся минутами затишья: кабан или зверь покрупнее прокладывали себе дорогу в снежных заносах.
Темное пятно крови слева от тропы Коча заметил благодаря лисице. Она крутилась поодаль, то проявлялась огненным пятном, то растворялась в тумане; хищница поводила влажным острым носом, трусливо пофыркивая и переминаясь на передних лапах. Если бы с деревьев на том месте, где лежал труп человека, нападало больше снега и прикрыло тело и кровь, то общинник прошел бы мимо всего в нескольких шагах.
С первого взгляда на бедолагу все стало понятно, как и то, что выйди охотник на полчаса позже, лежать бы на этом месте Коче. На заиндевевших стволах кленов, на шипастых ветвях облепихи, на взрыхленном следами борьбы (или пиршества) снегу – обильные красные крапины, будто кто раздавил гроздь переспелой рябины. Так била кровь из человеческой артерии, порванной мощными когтистыми лапами. Коча на всякий случай взял из корыта топор и, подступая к телу, всматривался в кусты. Он-то знал, что рысь не прыгнет сверху, все это байки для вечерних посиделок у печки. Взглядом он искал бордовые точки на белом фоне – возможно, зверь с запятнанными в крови мордой и лапами еще таится поблизости.
Видимо, крупная кошка напала из засады в одиночку от отчаянного голода, посчитав человека приемлимой добычей. А как умеет прыгать этот лесной охотник, Коча знал, к счастью, только из историй старых общинников. Видимо, цепкие лапы мгновенно вскрыли горло жертвы, а зубы довершили начатое. Лицо и горло мужчины были изглоданы так, что обнажились белесовато-розовые кости черепа и шейные позвонки. Охотник при жизни высоким ростом не отличался, был коренаст, русоволос. На нем была ладная песочного цвета телогрейка со слегка изжеванным воротом; окровавленный легкий бушлат коричневым комом лежал неподалеку. «А охотничек-то был не из бедных»,– усмехнулся Коча. И бушлат, и телогрейка перекочевали в корыто. Никаких мук совести или брезгливости. Хорошие вещи пригодятся живым, мертвым они уже ни к чему. Лишив труп верхней одежды, Коча только теперь увидел вспоротый живот жертвы, а когда потянулся за ремнем, почувствовал запах парного мяса, брошенного в выгребную яму. В полости, прогрызенной зверем, сворачивалась, застывая, кровь. Тело остыло совсем недавно. Если бы утренний рацион Кочи сегодня состоял из чего-то более изысканного, чем размоченный в кипятке сухарик, тогда б существовало серьезное опасение расстаться с завтраком, но пустой желудок лишь брезгливо заурчал, сокращаясь, и он достаточно легко подавил неприятные позывы в пищеводе. Несколько минут Игорь уныло и с сожалением смотрел на останки погибшего. «Что чувствовал, когда понял, что – конец? О чем он думал и как он умирал?»
Мужчина был не из их общины, это очевидно. Вроде не из простаков, а так глупо нарваться на самца. Рысь, вероятнее всего, воспользовалась туманом и ранним утренним часом. Это зверь всегда нападает неожиданно, умея мастерски маскироваться и терпеливо выжидать. Обладая отличным оружием, охотник даже не успел им воспользоваться, чтобы дать достойный отпор хищнику…
У Игоря была слабость. Он питал ее к тому, чем пока еще не мог обладать – к оружию. В общине было несколько худых охотничьих ружьишек с мизером припасов, и те Дед старался держать при себе, выдавая охотникам и караульным в случае крайней необходимости. А теперь он располагал сразу двумя трофейными огнестрелами. Из плоского поясного чехла Игорь извлек аккуратный блестящий пистолет, снял рукавицы, чтобы кожей ощутить тяжесть и холод стали. Оружие, распространяя умопомрачительный запах смазки и железа, приятно и удобно легло в ладонь. Помимо воли, Игорь улыбнулся своим мыслям, подумав о той силе, которой его наделило с этого момента оружие убийства, творение неизвестных мастеров, и только сейчас понял, что еще бессознательно перекатывает во рту ржавые шарики, сразу же показавшимися жалкими и ненужными. Еще он подумал о том почете, который приобретет в среде общинников, и конечно, о Деде. Комендант называл себя объективным и справедливым властителем, однако из всего найденного и принесенного в общину самое лучшее оставлял себе по праву старшего; у вождя заводовцев хранился весь запас найденного табака, выменянного у карьеровцев алкоголя, книг и прочих ценностей. Без сомнения, Дед наложит лапу и на сокровища Кочи. «Хрена тебе лысого, а не ствол»,– со спокойной яростью подумал Игорь и бережно опустил кобуру во внутренний карман своей штопанной телогрейки. Ватные штаны и носки погибшего он трогать не стал: такого добра в общине хватало, но вот, нагнувшись за ботинками, краем глаза зацепил в поле зрения яркое пятно. Небольшой брезентовый рюкзак оранжевой расцветки, достаточно тяжелый, с кожаными лямками и полудесятком наружных клапанов. В рюкзаке гулко звякнуло металлом. Кадык общинника судорожно дернулся: так могли стучать друг о друга только жестяные консервные банки. Понимая, что в данное время в этом месте он, склонившись над мертвецом, представляет не худшую мишень для четвероногих охотников, привлеченных запахом крови, Игорь второпях бросил находку в сани. В нескольких шагах от тела в утоптанном снегу рядом с брошенными снегоступами Коча увидел его. Не дыша, он потащил к себе брезентовый ремень охотничьего нарезного карабина. На темном ореховом ложе с сожалением заметил несколько косых глубоких царапин – отметин когтей хищника-убийцы. Карабин послушно лег на локтевой сгиб левой руки: удобный, легкий, гладкий. Полированное дерево, пропитанное маслом, тускло лоснилось в сумраке. Игорь опомнился: оказывается, все это время он не дышал от восхищения. Растерзанное тело в лесу и цель рейда были мгновенно забыты. Счастливый взгляд блуждал по плавным линиям оружия. «Ну и придурок! Сам себе завидую! Вот это машинка-а-а....»
В коробчатом магазине в два ряда плотно уложены желтые патроны с острыми пулями. Затвор ходит плавно и тихо. Игорь никак не мог отделаться от головокружительного счастливого состояния. Он потерялся во времени и пространстве, а между тем поднявшийся ветерок, осыпающий снег с деревьев, разогнал и туман. Стало холоднее, и это привело общинника в чувство. Обмотав оружие одеждой убитого, чтобы не гремело о борта, Игорь направил в корыто и снегоступы. Он старался извлечь как можно больше пользы из страшной находки, чтобы откупиться от коменданта всем этим барахлом и оставить себе карабин. Хотя, если трезво смотреть на ситуацию и прекрасно знать нрав главного, надеяться не на что. Такой лакомый кусочек Дед безапелляционно прикарманит. Ну, даст пару выходных в виде премии. Либо лишнюю пайку картошки , а может и сахару стакан. Но на это все. Знай, мол, Коча, свое место. Кесарю – кесарево, а Деду – дедово..