Тунгусский метеорит
Шрифт:
Вообще удивительно, как судьба свела всех нас в той экспедиции. Я разыскивал доказательства того, что мой предок Эраст Петрович Фандорин побывал на месте падения Тунгусского метеорита задолго до официальных экспедиций и видел там какие-то артефакты, связанные с метеоритом. Но оказалось, что я был не одинок в своих поисках, раньше меня эти артефакты стала разыскивать группа японских уфологов во главе с сэнсеем Гентзебаро Учидо. Таким образом, мой интерес к артефактам пересёкся с интересом к ним японцев.
В свою очередь, интерёс японцев в чем-то пересёкся с интересами известной бизнесвумен и меценатки Элеоноры. Подоплёка этого интереса неизвестна, но, по всей видимости, дело связано с промышленным шпионажем.
Войдя в управляющий совет общества, Элеонора сразу же заявила, мол, у неё был «контакт», она доподлинно знает, что в районе Подкаменной Тунгуски упал искусственный спутник, и она может назвать точные координаты. Кроме того, Элеонора выразила готовность полностью финансировать экспедицию к месту падения спутника.
Совет общества спорить с Элеонорой не собирался, но и помочь ничем не мог – общество было любительским, и в районе Подкаменной Тунгуски никто из общества никогда не был. Тогда Подушкин отыскал ведущего специалиста по проблематике Тунгусского метеорита, авторитетного уфолога и профессора математики – Михаила Николаевича Маклай-Задунайского, но чем привлечь его в экспедицию он не знал. Тогда за дело взялась сама Элеонора. Оказалось, что уговаривать Михаила Николаевича не пришлось, достаточно было назвать имя японского уфолога и заявленный им маршрут – Тунгусский заповедник и Патомский кратер. То есть, интересы японцев пересеклись ещё раз, на этот раз – с интересами профессора.
Нити интересов стали сматываться в клубок уже в Москве. Подушкин, выслеживая японцев, обратил внимание, что японцы сами следят, причем следят они за мной. Чтобы привлечь моё внимание к японцам, сам Подушкин в аэропорту стал разыгрывать «киношного шпиона». Представление возымело действие, я обратил внимание на японцев и вспомнил, что я их уже видел в аэропорту Хитроу и в самолете, на котором прилетел в Москву.
Однако и японцы поняли, что они засветились и отказались от дальнейшей слежки за мной и не полетели в Красноярск, хотя уже прошли регистрацию на рейс. Уже в самолёте я познакомился с Подушкиным.
Спустя неделю на борту трехпалубной яхты (по всей видимости, принадлежащей той же Элеоноре), Элеонора собрала участников будущей экспедиции. Там-то Маклай-Задунайский и огорошил нас своей фантастической теорией «обратной» связи между Тунгусским метеоритом и Патомским кратером. Суть теории заключалась в том, что «Тунгусский метеорит» не взорвался, а был сбит с орбиты Земли, сбит для того, чтобы он не долетел до Патомского кратера.
Японцы к тому времени уже выдвинулись в Тунгусский заповедник на судне с воздушной подушкой. У японцев была фора, но один из агентов Элеоноры (может быть, тот же Подушкин) прикрепил к судну маячок, так что мы могли отслеживать маршрут следования японцев. Когда позже выяснилось, что японцы направляются к озеру «Вонючему» забеспокоились Элеонора и Маклай. Элеонора была обеспокоена тем, что японцы движутся к точке с координатами, которые она указала. Маклай же был обеспокоен тем, что японцы идут именно к озеру «Вонючему». По словам Маклая, это озеро имело ещё одно название – «озеро Смерти», редкий сезон обходился без гибели поисковиков, направляющихся к этому озеру.
Экспедицию пришлось форсировать – загрузившись втроем в палубный вертолет яхты, мы вылетели к месту высадки японцев. Едва разгрузив вертолет возле заброшенного жилища какого-то шамана, мы вылетели на поиски «спутника» Элеоноры. Каково же было наше (за исключением, может быть, Подушкина) удивление, когда мы действительно нашли спутник. Правда, спутник хоть и был искусственный, но вполне Земной, о чём свидетельствовал шильдик – «Made in Japan». По всей видимости, спутник упал в озеро после неудачного запуска с космодрома Плесецк. Получалось, что вся эта уфологическая лабуда была затеяна Элеонорой именно с целью заполучить этот самый спутник. Кроме того, выходило, что участие сэнсея Гентзебаро Учидо в японской экспедиции могло быть только уфологическим прикрытием – мы уже знали, что ассистенты сэнсея в прошлом – боевые подводные пловцы.
Хотя Элеонора, заполучив спутник, не свернула экспедицию, мы с Маклаем чувствовали себя обманутыми, перспективы дальнейших поисков артефактов представлялись весьма туманными. А ночью того же дня у меня было «видение», как назвал это потом Маклай – «контакт». Во время моего ночного дежурства у костра ко мне явилась местная девушка с собакой и сообщила, что с японцами приключилась беда.
Утром, несмотря на то, что мы не обнаружили никаких следов вокруг нашего лагеря, и, по заверения Маклая, никаких девушек вообще на сто верст от озера нет, Маклай всё же на резиновой лодке поплыл к лагерю японцев. Через час по рации Маклай сообщил, что с японцами действительно приключилась беда – сэнсей пребывает в прострации, а его ассистенты-пловцы без сознания, у одного, по всей видимости, баротравма легких, а второй, несмотря на гидрокостюм, обожжен кислотой, наверно, занырнул под кислотную линзу озера.
Стало ясно, что экспедицию надо сворачивать, надо спасать японцев. Мы с Подушкиным, в ожидании вертолёта, свернули палатки, упаковали оборудование. До прилёта вертолёта ещё оставалось время и я, несмотря на туман и вонь, решил сходить к озеру. В тумане я и встретил второй раз девушку с собакой. Вот она то и передала мне артефакты – три черные «живые жемчужины», которые я уже и не надеялся найти.
Несмотря на все старания доктора с яхты, один ассистент сэнсея скончался. Самого сэнсея в Красноярске поместили в психоневрологический центр с серьёзным расстройством психики. Второго ассистента сэнсея удалось выходить, но он, придя в сознание, не мог или не хотел рассказать, что же приключилось с ними на озере. А через неделю японцев спецрейсом отправили в Токио. Поэтому нам больше ничего не оставалось, как вернуться в Москву.
По прибытию в Москву Элеонора, казалось, потеряла всякий интерес к уфологии. Подушкин же, как «исполнительный секретарь» уфологического общества, проявил недюжие организаторские способности. Меня как «контактёра» тестировали две независимые комиссии психологов, причём вторые – с применением полиграфа. В отчетах комиссий много было чего написано, но если кратко, то следующее: «Факт „контакта“ не доказан, артефакты мной были получены от местной эвенкийской девушки, а говорящая собака – галлюцинация – следствие отравления ядовитыми испарениями озера».
Вот чего в отчетах комиссий не было, так это упоминаний Элеоноры и японского спутника – Подушкин постарался. Впрочем, это даже к лучшему – ввязываться в шпионские разборки с японцами мне совершенно не хотелось.
Кто мне, безусловно, верил – это Михаил. Энтузиазм Михаила по поводу найденных артефактов заразил и меня. В течение полугода, с небольшими перерывами, мы с Михаилом всё свободное время посвящали изучению Тунгусского «жемчуга». За это время мы установили множество удивительных фактов. Так, мы выяснили, что «жемчуг» реагировал на освещение, причем, во всём световом диапазоне. При этом «жемчуг» менял свой цвет и прозрачность, а при освещении ультрафиолетом – люминесцировал. Реагировал «жемчуг» и на электромагнитное излучение, при этом он менял свою плотность. Последний факт не поддавался объяснению с точки зрения физики.