Туннель
Шрифт:
Когда глубоко в туннеле произошла катастрофа, в Мак-Сити была еще ночь. Было пасмурно. Тяжелые, плотные тучи на небе тускло багровели в зареве светлых ночных испарений самого бессонного города этой бессонной эпохи.
Мак-Сити лихорадил и шумел, как днем. Земля до самого горизонта была покрыта непрестанно двигавшимися раскаленными потоками лавы, от которых подымались искры, вспышки огня и клубы пара. Мириады огоньков сновали туда и сюда, как инфузории в микроскопе. Стеклянные крыши машинных залов на уступах выемки трассы сверкали, как зеленый лед
Поезда мчались вверх и вниз, как обычно. Огромные машины – динамо, насосы, вентиляторы – наполняли шумом сверкавшие чистотой помещения.
Было прохладно, и рабочие, возвращавшиеся из туннельного пекла, зябко прижимались друг к другу. Как только поезд останавливался, они, стуча зубами, бежали в буфет выпить кофе или грога. Затем с веселым гамом вскакивали в трамвай, который развозил их по рабочим казармам и домам.
В самом начале пятого часа уже распространился слух о том, что в туннеле случилось несчастье. В четверть пятого разбудили Гарримана, и он, заспанный, едва волоча ноги от усталости, пришел в главную контору.
Гарриман был энергичный и решительный человек, закаленный на полях индустриальных битв. Но как раз сегодня он был в самом жалком состоянии. Он всю ночь проплакал. Вечером ему была доставлена телеграмма, сообщавшая, что его сын, единственная радость, оставшаяся у него в жизни, скончался в Китае от лихорадки. Горе его было безмерно велико, и в конце концов он принял двойную дозу снотворного порошка, чтобы заснуть. Он и теперь еще спал, когда звонил по телефону в туннель, чтобы узнать о подробностях катастрофы. Никто ничего не знал. Гарриман апатично и безучастно сидел в кресле и спал с открытыми глазами. В то же время осветились сотни рабочих домов в поселках. Послышались голоса и шепот на улицах, тот испуганный шепот, который почему-то доходит до слуха даже крепко спящих людей. Стали сбегаться женщины. Из южных и северных поселков, приближаясь к сверкающим стеклянным крышам над выемкой, темными массами двигались к главной конторе группы женщин и мужчин.
Они собирались перед унылым высоким зданием. И, когда образовалась большая толпа, послышались возгласы:
– Гарримана! Мы хотим знать, что случилось!
Вышел клерк с вызывающе равнодушной физиономией:
– Мы сами не знаем ничего определенного.
– Долой клерка! Не желаем разговаривать с клерками! Нам нужен Гарриман! Гарриман!!!
Толпа росла. Со всех сторон стекались темные фигуры, Присоединявшиеся к толпе перед зданием конторы.
Наконец Гарриман вышел сам, бледный, старый, усталый и заспанный, и сотни голосов на разных языках, с различными интонациями бросили ему один и тот же вопрос:
– Что случилось?
Гарриман сделал знак, что хочет говорить, и водворилась тишина.
– В южной штольне у бурильной машины произошел взрыв. Больше нам ничего не известно.
Гарриман едва говорил. Язык прилипал у него к гортани.
Дикий рев был ответом на его слова:
– Лжец! Мошенник! Ты скрываешь от нас правду!
Гарриману кровь бросилась в лицо, глаза выпучились от гнева, он сделал над собой усилие, хотел заговорить, но
В воздухе пронесся камень и разбил оконное стекло в первом этаже. Видно было, как один из служащих испуганно обратился в бегство.
– Гарриман! Гарриман!
Гарриман снова показался в дверях. Он умылся холодной водой, и бодрость начала возвращаться к нему. Его лицо под шапкой седых волос побагровело.
– Что за безобразие бить стекла! – громко крикнул он. – Мы знаем только то, что я вам сказал. Будьте благоразумны!
Из толпы закричали, перебивая друг друга:
– Мы хотим знать, сколько убитых! Кто убит? Имена!
– Вы – стадо дураков! Бабы! – гневно закричал Гарриман. – Откуда я могу сейчас это знать?
Гарриман медленно повернулся и опять ушел, бормоча ругательства.
– Гарриман! Гарриман!
Женщины протискивались вперед.
Вдруг посыпался град камней. Народ, обычно беспрекословно подчиняющийся установлениям юстиции, в подобные моменты создает свои законы, вытекающие из врожденного правосознания, и тут же применяет их.
Взбешенный Гарриман снова вышел, но не промолвил ни слова.
– Покажи нам телеграмму!
Гарриман помолчал.
– Телеграмму? У меня нет телеграммы. Я получил сообщение по телефону.
– Давай его сюда!
Гарриман и глазом не моргнул.
– Хорошо, вы его получите.
Через минуту он вернулся с листком из телефонного блокнота в руке и громко прочел написанное. Далеко разносились слова, на которых он делал ударение: «Бурильная машина… южная штольня… взрыв во время подрывных работ… от двадцати до тридцати раненых и убитых. Хобби».
Гарриман передал листок стоявшему поблизости и вернулся в дом.
В один миг листок был изорван в клочья, – так много людей хотело прочесть его. Толпа на некоторое время успокоилась. От двадцати до тридцати убитых – это, конечно, ужасно, но это не такая уж большая катастрофа. Не нужно отчаиваться. Разве непременно он должен был оказаться около бурильной машины? Больше всего успокаивало их то, что телефонное извещение исходило от Хобби.
И все-таки женщины не расходились. Странно! Их снова охватило прежнее волнение, глаза сверкали, сердца учащенно бились. Тяжесть легла на их души. В толпе обменивались робкими взглядами.
– А что, если Гарриман лгал?
Женщины устремились к станции прибытия поездов и ждали, дрожа от холода, кутаясь в платки и одеяла. Со станции видна была линия железной дороги до самого устья туннеля. Мокрые рельсы блестели в свете дуговых фонарей, сливаясь вдали в тонкую нить. Внизу зияли две серые дыры. В одной из них показался свет, вспыхнул ярче, затем появилось огненное пятно, и внезапно, сверкая глазом циклопа, на линию вынырнул поезд.
Поезда ходили еще вполне регулярно. Через равные промежутки времени спускались поезда с материалами, и по обыкновению без расписания вылетали вверх поезда с камнями, то один, то три, то пять, то десять подряд, как это происходило изо дня в день вот уже шесть лет. Это была картина, которую все они наблюдали тысячу раз. И все же они с растущим напряжением встречали подымавшиеся поезда.