Туннель
Шрифт:
Мод снова отдалась во власть музыки.
Что же касается Аллана, то он сидел в кресле с равнодушным видом, хотя грудь его ширилась от внутреннего напряжения. Он жалел о своем приезде. Предложение Ллойда переговорить в ложе концертного зала не представляло собой ничего из ряда вон выходящего, если принять во внимание странный нрав богача, крайне редко принимавшего у себя дома, и Аллан без колебания согласился. Он был даже готов извинить Ллойда, если тот действительно болен. Но Аллан требовал величайшего уважения к своему проекту, грандиозность которого подчас подавляла его самого. О своем проекте, над которым он неустанно работал целых пять лет, он сообщил только двум лицам: Хобби, так же умевшему в случае надобности молчать, как он умел болтать, если его не связывали словом,
Возбуждающая тепличная атмосфера, насыщенная мощным содроганием музыки, ароматами духов, ослепительные потоки света и сверкание драгоценных камней обострили мысль Аллана до предельной ясности. Его голова работала быстро и точно, несмотря на то, что его вдруг охватило сильное волнение. Проект – это все! Проект вознесет его или низвергнет. На опыты, на получение информации, на тысячи подготовительных работ он отдал все свое состояние, и если проект провалится, ему придется, говоря прямо, начинать карьеру сначала. Проект – это вся его жизнь! Он вычислял свои шансы, как будто решал алгебраическую задачу, где каждый отдельный член есть результат предыдущих результатов. Прежде всего он мог заинтересовать своим проектом Стальной трест. Трест не выдержал конкуренции с сибирским железом и переживал неслыханный застой. Трест ухватится за проект – можно поставить десять против одного! – а не то Аллан поведет с ним борьбу не на жизнь, а на смерть. Он мог бы атаковать крупный капитал – всех этих Морганов, Вандербильтов, Гульдов, Асторов, Макеев, Хэвеймайеров, Бельмонтов, Уитнеев и как их там еще зовут! Взять под обстрел группу руководящих банков. Наконец, если бы все это не помогло, он мог бы связаться с прессой.
Своей цели он достиг бы и окольными путями; собственно говоря, он вовсе не нуждался в Ллойде. Но с таким союзником, как Ллойд, это была бы выигранная битва, без него – трудное наступление, когда надо отвоевывать каждый квадратный фут территории.
И Аллан, ничего не видя и не слыша, полузакрыв неумолимые глаза, разрабатывал мельчайшие подробности плана кампании…
Вдруг какой-то трепет прошел по залу, безмолвно предававшемуся гипнозу музыки. Головы зашевелились, ярче засверкали камни, замерцали стекла биноклей. Музыка как раз перешла в нежное пиано, и дирижер раздраженно оглянулся, услыхав шепот в публике. Очевидно, произошло нечто, имевшее над аудиторией большую власть, чем гипноз двухсот двадцати музыкантов, дирижера и бессмертного композитора.
В соседней ложе кто-то произнес приглушенным басом:
– На ней Розовый бриллиант из сокровищницы Абдул-Хамида… Стоит двести тысяч долларов…
Аллан поднял глаза. В ложе напротив стало темно. Ллойд приехал!
В темной ложе едва виднелся знакомый всем нежный и тонкий профиль Этель Ллойд. Ее золотистые волосы можно было различить лишь по смутному мерцанию, а на левом виске (повернутом к публике) горел красноватым огнем большой бриллиант.
– Обратите внимание на эту шею, этот затылок, – зашептал мужской голос в соседней ложе. – Видели вы когда-нибудь такой затылок? Говорят, архитектор Хобби… Ну да, блондин, который был тут рядом…
– Ну, этому не трудно поверить! – шепотом отозвался другой голос с чисто английским акцентом, и из ложи донесся тихий смех.
Задняя часть ложи Ллойда была отделена портьерой, и Аллан по одному жесту Этель заключил, что сам Ллойд находится там. Нагнувшись к Мод, он сказал ей на ухо:
– Ллойд все-таки приехал, Мод!
Но Мод была поглощена музыкой. Она даже не поняла Аллана. Вероятно, она единственная в зале не знала, что Этель Ллойд появилась в своей ложе и что на ней был Розовый бриллиант. В порыве вызванного музыкой душевного волнения Мод, не глядя, протянула Аллану маленькую руку. Аллан взял ее и стал машинально гладить, в то время как тысячи быстрых, смелых мыслей проносились в его голове, а слух
– Бриллианты? – спросил тихий голос.
– Да, – шепотом ответил другой. – Говорят, что он с этого начал… В австралийских копях.
– Спекулировал?
– По-своему. У него был трактир.
– Вы говорите, у него не было своего участка?
– У него был свой особый участок! – с тихим смешком отозвался голос.
– Не понимаю вас.
– Так говорят. У него был свой собственный рудник, не стоивший ему ни одного цента… Вы ведь знаете, что рабочих тщательно обыскивают… Ну, они проглатывают бриллианты.
– Нет, не знал…
– Говорят, Ллойд… как содержатель трактира… что-то подмешивал в виски, чтобы вызвать у них морскую болезнь. Вот вам его рудник…
– Невероятно!
– Так говорят! А теперь он тратит миллионы на университеты, обсерватории, библиотеки…
– Ну и ну! – прошептал потрясенный собеседник.
– При всем том он тяжело болен, боится людей. Бетонные стены толщиной в метр окружают его комнаты, чтобы к нему не доходил ни один звук… Как узник…
– Ну и ну!
– Ш-ш! – Мод возмущенно повернула к ним голову, и голоса умолкли.
Во время антракта в ложе Ллойда показалась светлая голова Хобби. Он пожал руку Этель Ллойд как близкий знакомый.
– Вы видите, я был прав! – раздался низкий голос в соседней ложе. – Хобби счастливчик! Правда, есть еще Вандерштифт…
Вскоре Хобби просунул голову в ложу Аллана.
– Идем, Мак, – проговорил он, – старик хочет с тобой поговорить.
2
– Это Мак Аллан! – сказал Хобби, хлопнув Аллана по плечу.
Ллойд сидел, сгорбившись и опустив голову, в полутемной ложе, из которой видна была часть блестящего кольца лож, переполненных весело болтающими дамами и мужчинами. Он не поднял головы и, казалось, не слышал обращенных к нему слов. Однако через небольшой промежуток времени он сказал медленно и сухо хриплым голосом:
– Я искренне рад видеть вас, мистер Аллан. Я подробно изучил ваш проект. Он смел, он величествен, он осуществим. Все, что зависит от меня, я сделаю!
С этими словами он протянул Аллану руку – короткую четырехугольную руку, вялую, усталую, мягкую, как шелк, и поднял голову.
Аллану пришлось напрячь все силы, чтобы скрыть ужас и отвращение, вызванные в нем лицом Ллойда, хотя Хобби и подготовил его к этому зрелищу.
Лицо Ллойда напоминало морду бульдога. Нижняя челюсть была несколько выдвинута вперед, ноздри представляли собою круглые дырки; слезящиеся, воспаленные глазки были косо врезаны в смуглое, высохшее и неподвижное лицо. Он был совершенно лыс. Отвратительные лишаи изъели и высушили шею, лицо и голову Ллойда; вялые мускулы и табачного цвета кожа обтягивала кости. Лицо Ллойда пугало людей: оно заставляло их бледнеть, чуть ли не падать в обморок, и только тот, у кого были крепкие нервы, мог спокойно глядеть в него. Это лицо походило на трагикомическую маску бульдога и вместе с тем вызывало страх, как ожившая голова мертвеца. Оно заставило Аллана вспомнить об индейских мумиях, которые он видел при постройке дороги в Боливии. Эти мумии сидели скорчившись в четырехугольных ящиках. Их головы высохли, за истлевшими губами сохранились оскаленные зубы. Глаза, сделанные из белых и темных камней, были до жути естественны.
Ллойд, знавший свойства своего лица, остался доволен впечатлением, произведенным на Аллана, и стал всматриваться в его черты своими, слезящимися глазами.
– Действительно, – повторил он, – ни о чем, что было бы более сильным, чем ваш проект, мне не приходилось слышать, – и он осуществим!
Аллан поклонился и выразил радость по поводу того, что этот проект заинтересовал мистера Ллойда. Настал решающий миг его жизни, и все же, к своему великому удивлению, он был совершенно спокоен. Волнение, которое он испытывал, входя в ложу, прошло, и он мог ясно и дельно отвечать на короткие и точные вопросы Ллойда. Он сам не знал почему, но в присутствии этого человека, вид, карьера и богатство которого смутили бы тысячу других, он сразу почувствовал себя вполне уверенно.