Тупик либерализма. Как начинаются войны.
Шрифт:
Вдруг возникший германский нацизм не вызвал существенного беспокойства в западном мире, он не воспринимался как абсолютное зло. Национализм и даже откровенный расизм для «великих демократий» были даже не столько привычным и традиционным явлением, сколько одним из основных принципов существования. В связи с этим, например, англо-американский ответ японским представителям на Версальской конференции был вполне закономерен.
На конференции японцы предложили «установить какой-нибудь общий принцип расового равенства» [42] . Они попытались внести во вступительную часть устава Лиги Наций свою поправку, состоявшую всего лишь из следующих слов: «…поддерживая принцип равенства наций и справедливого обращения с их соотечественниками». За японскую поправку голосовало большинство комиссии. Против выступили представители Англии и США, Хауз заявил: «ни англичане, ни мы не
42
В 1905 г. «Сан-Франциско Хроникл» открыло поход против японской эмиграции. Образуется «Азиатик Эксклюжен Лиг», которая настаивает на выселении японцев из США. Штат Калифорния начинает издавать антияпонские законы. В 1908 г. дети японских эмигрантов исключаются из общественных школ. За один январь 1913 г. Калифорния издает более сорока законов, направленных против японцев. Примеру Америки последовала и Австралия. Причина антияпонских настроения, по словам Н. Головина, крылась в том, что «отличные и трудолюбивые… дешевые рабочие…, «желтые» оказались опасными конкурентами на рынке труда». (Головин Н. Тихоокеанская проблема…, с. 153–154).
В ответ на эти слова Н. Головин в 1922 г. предупреждал: «Уклонение от прямого рассмотрения расовой проблемы грозит все большим и большим обострением расовой вражды. Уже в настоящее время препятствия, чинимые Америкой и Австралией «желтой эмиграции», перевели возникающие споры из области обыкновенных международных конфликтов в сферу мировых принципов…».{304}
КОЛОНИИ
Следующим пунктом мирной конференции был раздел германского и турецкого колониальных наследств. Чтобы лучше понять значение этого вопроса, необходимо ненадолго обратиться к его истории. Вплоть до 80-х гг. XIX в. колониальной проблемы практически не существовало. Великие европейские державы едва успевали столбить новые территории. США были заняты покорением Дикого Запада. Объединенная Германия только появилась на карте Европы и совершала индустриальный скачок. Россия осваивала бескрайние просторы на Востоке. Первый звонок прозвучал для англичан во время гражданской войны в США 1861–65 гг., когда страна оказалась отрезанной от южных штатов — основного поставщика хлопка для метрополии.
Мировой кризис 1877 г. резко обострил конкуренцию между развитыми промышленными странами, что побуждало европейцев искать новые рынки сбыта. Но к 90-м годам XIX века мир оказался окончательно поделен между «старыми» европейскими державами, первыми вступившими на путь активной колониальной экспансии, — Англией, Францией, Португалией, Голландией, Бельгией. Уже в 1881 г. Франция столкнулась с Бельгией в Конго, в 1898 г. с Англией в Египте, в 1905 г. впервые с Германией в Марокко… Германия явно отставала от своих конкурентов, колониальное управление в ней было основано только в 1907 г., но она и не собиралась сдаваться. Накануне Первой мировой крупнейший немецкий экономист (и практический политик) К. Гельферих пророчествовал: «Развитие германских колоний и теперь еще находится в первоначальной своей стадии. В будущем наши многообещающие начинания создадут нам колониальный рынок для наших промышленных продуктов и культуру сырья, необходимого для нашего народного хозяйства… и этим упрочат наше мировое положение»{305}.
Но Германия потерпела поражение, а ее и турецкое колониальное наследство оказалось уже давно поделено тайными договорами между странами Антанты. Против тайных договоров выступили большевики. Несмотря на негодование Англии и Франции, они опубликовали тайные соглашения между ними и царской Россией о послевоенном разделе мира. «Пункты» Вильсона также провозглашали, в качестве одного из принципов международной политики, отказ от тайной дипломатии. Хауз утверждал, что именно тайные договора, делящие мир на зоны влияния, возвращают эпоху империалистического соперничества и вспахивают «почву для новой войны»{306}.
Такой подход выходил за рамки привычной дипломатии европейских стран. Не случайно Франция и Англия восприняли инициативу американского президента «в штыки». Клемансо: «Я не могу дать согласие, на то, чтобы никогда не заключать особых или тайных дипломатических соглашений какого-либо рода». К этому м-р Ллойд Джордж с такой же краткостью и решительностью добавил: «Не думаю, чтобы можно было так себя ограничивать»{307}. Английский премьер торопил: «Мир ждет реальных, а не абстрактных решений. Удовлетворим же общественный аппетит скорым разрешением судьбы германских колоний».
И здесь В. Вильсон снова выдвинул свои «пункты»: «Соединенные Штаты Северной Америки не считаются с притязанием Великобритании и Франции на владычество над теми или другими народами, если сами эти народы не желают такового. Один из основных принципов, признаваемых Соединенными Штатами Северной Америки, заключается в том, что необходимо считаться с согласием управляемых. Этот принцип глубоко укоренился в Соединенных Штатах. Поэтому… Соединенные Штаты желали знать, приемлема ли Франция для сирийцев»{308}. В. Вильсон провозглашал: «Мы боремся за создание нового международного порядка, основанного на широких универсальных принципах права и справедливости, а не за жалкий мир кусочков и заплат»{309}.
Президент предложил мандатный принцип управления бывшими германскими и турецкими колониями, поскольку последние в силу своей отсталости не могут сразу обрести политическую независимость [43] . Согласно мандатному принципу «колониальная держава действует не как собственник своих колоний, а как опекун туземцев, действующий от имени ассоциации наций; условия осуществления колониальной администрации являются делом международного значения и могут на законном основании стать предметом международного расследования, и, следовательно, мирная конференция имеет право составить кодекс колониального управления, обязательный для всех колониальных держав» {310} .
43
Колонии были поделены на три группы. «Группа А» — прежние владения Турции — Сирия, Ливан, Палестина, Трансиордания, Ирак — наиболее развитые регионы, которые были признаны независимыми территориями с правом на участие в их административном управлении. Вошедшие в «группу В» не получали формальной независимости. Они должны были управляться на условиях запрещения торговли рабами, оружием, алкоголем, защиты свободы совести и религиозных убеждений подмандатного населения. В «группу С» вошли остальные колонии, которые должны управляться по законам государства, обладающего мандатом, как составная часть его территории.
Вильсон настаивал, чтобы все мандаты были переданы Лиге Наций. Англия и Франция стояли за передачу мандатов крупным державам. Здесь Вильсон впервые перешел на новый язык — язык силы и угроз, он заявил, что если мир не пойдет по пути, предложенному США, то им придется создать такую армию и флот, чтобы их принципы уважали. Чтобы не сорвать конференцию Ллойд Джорджу удалось спустить вопрос на тормозах. Поправки к «принципу Вильсона», введенные странами Антанты оставляли оболочку, но фактически девальвировали само его значение. Вильсон, занятый борьбой с оппозицией своему курсу в собственной стране не смог ничего противопоставить этому [44] .
44
Непримиримой оставалась только позиция большевиков. В. Ленин утверждал: «Когда говорят о раздаче мандатов на колонии, мы прекрасно знаем, что — это — раздача мандатов на расхищение, грабеж, что это раздача прав ничтожной части населения земли на эксплуатацию большинства населения земли».
И тогда схватка разгорелась непосредственно по поводу дележа самих колоний. «Австралия захватила Новую Гвинею, Новая Зеландия — Самоанские острова, Южно-Африканский Союз — германскую Юго-западную Африку. Они не желали отказываться от этих территорий, и на них, — по словам У. Черчилля, — нельзя было оказать давления в этом смысле»{311}. Настойчивость их была столь высока, что «казалось, весь план (мирной конференции), — по мнению лорда Ю. Перси, — подвергался опасности разбиться об утес южноафриканского и австралийского национализма»{312}.