Тупик
Шрифт:
...Вернувшись домой после встречи с приятелем, он уже собрался было лечь спать, но, волнуемый нераскрытым делом, полистал учебник криминалистики. И набрел в нем на раздел "Психический травматизм", набранный мелким шрифтом, каким набирают места, необязательные для изучения. В вузе и потом Коломиец не раз собирался прочесть его, но все оказывалось недосуг. А теперь заинтересовался.
Авторы раздела анализировали случаи обмороков, истерических припадков и даже помешательств от внезапных сообщений о несчастьях, якобы приключившихся с близкими или с имуществом потерпевших; они рассматривали и еще более интересные случаи травм или болезней, образованных внушением: дотронутся, например, до кожи впечатлительного человека кончиком карандаша, а скажут, что горящей сигаретой, - и пожалуйста,
Исследуя эти факты, авторы обращали внимание на то, что во всех случаях серьезные биологические изменения происходили в организме от информации, то есть от чего-то совсем невещественного и не несущего энергии; при этом главным оказывалась уверенность потерпевших в истинности сообщения.
"Елки-палки, а ведь это, кажись, то!
– воспрял духом Коломиец. Психические травмы, психические яды - лишь другое название таких явлений: болезненное воздействие информации на организм человека. Суть в том, что человек глубоко убежден в истинности этой информации, верит в нее. И если она серьезна... а уж куда серьезней, общие представления о пространстве и времени, о жизни нашей как части жизни вселенной! Идея Тураева обнимает все это, логически объединяет - и все равно ложна, ошибочна. Да, так. Не знаю, как с точки зрения логики, но, если глядеть прямо, - не могут от правильной идеи о жизни, о мире люди, понявшие ее, отдавать концы. Ну, не могут, и все!.. Наука вещь правильная - может быть, даже слишком правильная, чрезмерно правильная... правильнее самой жизни: и тело в ней, в науке, материальная точка - хотя оно вовсе не точка!
– и формы строго математические, и траектории... а они на самом-то деле не совсем такие, а бывает, что и "совсем не". Где-то я читал, что ошибочен чрезмерный объективизм, чрезмерный рассудочный рационализм. Наверно, так и есть: ведь наука, научное познание - это часть жизни; а не жизнь - часть науки!.. Идея Тураева охватывает все - но есть что-то мертвящее в ее чрезмерной правильности, в безукоризненной логичности. И этим она, видимо, настолько противоречит самой сути жизни, что... совместить одно и другое организм не может? Не у меня, правда, не у таких, как я. Мой организм смог, вынес, потому что мне эта теория, по правде сказать, до лампочки: я без нее обходился и далее проживу. А вот для них..."
"Да у него, почитай что, и не было жизни, помимо науки: все отнимал "демон проблем", - сказал ему тогда о Тураеве Евгений Петрович. И Борис толковал, что если отделить физику, то от личности А. А. Тураева мало что останется. И сам Загурский был таков же, и Хвощ - проблемы и идеи физики были их личными проблемами, наполняли жизнь. Вот для таких, вкладывавших в это душу и сердце, идея Тураева и обладала, наверно, убийственной силой. Вот они и... постой, а Борька?!"
И здесь Стасиком вдруг овладело то самое предчувствие, что и вчера, когда он, .отдав бумаги Хвощу, покидал Институт терпроблем. Оно-то и швырнуло, его в ночь, на пустые улицы.
"Ой-ой-ой-ой!..
– мысленно причитал он, пересекая Катагань по пешеходному мосту.
– И как это меня с пьяных глаз угораздило! Поддался его напору. Физик-циник, как же! Бахвал он, мне ли это не знать? "Хорошо, когда в желтую кофту душа от осмотров укутана..." - и тому подобное. Ранимый, впечатлительный - мне ли не помнить, как он переживал скверные оценки, подначки ребят! И воображение у него действительно плохо управляемое, ай-ай-ай!.. А главное, он из того же куста, из теоретиков, которые постоянно такими вещами заняты... и пытаются во все проникнуть путем логических построений, моделей и математики. По разговору сегодняшнему видно было,
Стась и сам не знал толком, зачем бежит и как сможет помочь Чекану. Просто хотелось быть рядом, убедиться, что он по-прежнему жив-здоров, или хоть растормошить, отвлечь, потрясти за плечи: брось, мол, сушить голову над этим!
В университетский городок он прибежал в начале четвертого. Все окна пятиэтажного корпуса аспирантского общежития, включая и окно Бориса на первом этаже, были темны; входные двери заперты. Стасик, подходя к окну Чекана, на минуту заколебался: "Ох и обложит он меня сейчас крутым матом. Ну да ладно..." Он постоял под открытой форточкой, стараясь уловить храп или хоть дыхание спящего. Ничего не уловил. "Тихо дышит? Или укрылся с головой?.."
Коломиец негромко постучал костяшкой пальца по стеклу: та! та! та-та-та! это был старый, школьных времен условный стук их компании: два раздельных, три слитных. Прислушался - в комнате по-прежнему было тихо. Сердце Стасика заколотилось так, что теперь он едва ли услышал бы и свое дыхание. Та! Та! Та-та-та!!!
– громче, резче. И снова ничего.
Тогда он забарабанил по раме кулаком, уже не по-условному.
– Борька! Борис!
– Голос Коломийца сделался плачущим, паническим. Открой, Борь!..
В комнате этажом выше зажегся свет, кто-то высунулся, в окно, рявкнул сонно и хрипло:
– Чего шумишь? Пьяный?
– Чекан здесь живет, не переселили?
– Здесь. Но раз он не отзывается на твой грохот, значит, его нет. Зачем всех будить!
– Окно захлопнулось.
Стасик в растерянности стоял под окном. Все внимание его сейчас сосредоточилось на окурке, лежавшем у водосточной трубы. Окурок был соблазнительно солидный, свежий. Он поднял его, достал из кармана плаща спички, закурил, затянулся со всхлипом. "...Значит, его нет, - вертелось в голове.
– В каком только смысле - нет?"
Докурив, стал ногой на фундаментный выступ, ухватился за раму и, вспомнив мимолетно, что недавно в сходных обстоятельствах ему доводилось уже так делать, взобрался на окно. Просунул в форточку голову, зажег спичку. Трепетный желтый огонек осветил приемник, полки с книгами, стол, два стула, неубранную измятую постель. В комнате никого не было.
Пахло серой.
...Автор сожалеет, что приходится описывать всю историю сразу, а не по частям, обрывая повествование на самых интересных местах. Не те времена: выкладывай до конца, иначе никто не примет написанное всерьез, не выручат ни образы, ни мысли... То ли дело было в прошлом веке! Вот, скажем, история Татьяны Лариной и Евг. Онегина - ну, помните, она написала ему письмо, а он приехал в их усадьбу в гости, а она испугалась и убежала в сад, а он тоже вышел в сад прогуляться. И...
...прямо перед ней,
Блистая взорами, Евгений
Стоит подобно грозной тени.
И, как огнем обожжена,
Остановилася она.
,А далее читателю, нетерпеливо предвкушающему сцену объяснения, автор преподносит:
Но следствия нежданной встречи
Сегодня, милые друзья,
Пересказать не в силах я;
Мне должно после долгой речи
И погулять, и отдохнуть;
Докончу после как-нибудь.
И это "после как-нибудь" растягивалось - и в силу творческой несуетности автора, и из-за слабого развития в те времена полиграфической промышленности на добрый год.
Или вот еще - это когда уже Евгений принялся ухаживать за замужней Татьяной, прикатил, улучив момент, к ней домой выяснить отношения:
...Но шпор незапный звон раздался,
И муж Татьянин показался.
И здесь героя моего
В минуту злую для него,
Читатель, мы теперь оставим
Надолго... навсегда.
Вообще вклад А. С. Пушкина в развитие детективного жанра не оценен еще по достоинству, как-то прошло это мимо критиков и литературоведов.
Неплохо бы, конечно, по примеру классика поманежить читателя годик-другой, придержав окончание этой истории, - да где там! Забудут, в кино пойдут. Так что ничего не поделаешь: сейчас будет хватающая за душу развязка с участием доблестных работников милиции.