Турецкий берег, край любви
Шрифт:
После пьянки Вадим вызвался проводить смешливую химичку домой. По пути они забрели в какую-то кафешку, выпили там коньячку и неожиданно для Дроновой оказались в однокомнатной квартире Снедаева, заставленной коробками и огромными тюками с каким-то барахлом. Хозяин небрежно извинился за беспорядок, мол, квартиру бабушка в наследство оставила, он совсем недавно переехал, нет времени вещи разобрать.
Сначала Вадим включил музыку и они немного потоптались в обнимку на свободном от узлов и коробок пятачке, затем хозяин предложил Тане посмотреть на видео мягкую эротику. Сеанс длился не больше пяти минут, а потом Вадик старательно воспроизвел действия киномастеров
В этой квартире они встречались еще несколько раз, но уже без вина и танцев. Не сказать, что секс с Вадимом доставлял Тане большое удовольствие, но она решила, что постель в семейной жизни не главное. В том, что Вадим сделает ей предложение, она не сомневалась. Еще в первый вечер на вопрос, был ли он когда-нибудь женат, потенциальный супруг ответил: «Не у всех же складывается». И Таня почему-то решила, что Вадику не везло с женщинами и он очень хочет создать семью.
А в канун весенних каникул ее пригласила к себе в кабинет директор. Разговор начался с вопроса: «Татьяна Леонидовна, это правда, что вы встречаетесь с учителем информатики Снедаевым из школы №…? А вам известно, что он женат и имеет двоих детей? Советую вам подумать над тем, как ваше поведение согласуется с моральным обликом советского… то есть русского учителя».
Когда Вадим в очередной раз позвонил с предложением встретиться, Таня сказала, что не хочет его больше видеть.
В замке повернулся ключ. Вошедший в камеру охранник поставил на скамью пакет и пятилитровую канистру питьевой воды. Посмотрел на Дронову сверху вниз. По-доброму посмотрел, с сочувствием. Сокрушенно покачал головой. Таня хотела спросить, что это за посылка и от кого, но вспомнила, что парень не понимает по-английски.
Охранник ушел, и Таня заглянула в пакет: мыло, паста, зубная щетка, коробка с рахат-лукумом, коробка с халвой, прозрачный кулек с яблоками и апельсинами.
«Это Мустафа! Наверное, его выпустили. А передачка – это знак, что он помнит обо мне и делает все возможное для моего освобождения. Но почему нет никакого письма или хотя бы записочки?»
Она вскочила, перевернула пакет и вытрясла содержимое на лавку. Поверх коробок со сладостями упали две яркие упаковки размером с почтовую открытку, на которых была нарисована девушка в нижнем белье, и розовая пачка прокладок Carefree. Такое могла вложить в посылку только женщина. Марина. Значит, она уже здесь. Бросила своего Игоря – и примчалась на выручку.
– Мариночка, дорогая моя, спасибо тебе… – прошептала Таня, прижимая к груди запаянные в полиэтилен трусики.
На сей раз звук вставляемого в замок ключа был таким резким, что Таня вздрогнула. Дверь открылась, и в камеру шагнула особа лет двадцати восьми в длинной, до середины бедра, футболке. Поначалу Дроновой показалось, что, кроме нее, на новенькой ничего нет, но когда та, усевшись нога на ногу, поддернула подол, показался край джинсовой юбки.
Судя по всему, девица бывала здесь не раз. Достала из кармашка юбки деревянную палочку для маникюра и принялась старательно чистить под ногтями, напевая под нос какую-то тягучую восточную мелодию.
Закончив сеанс маникюра, соседка положила палочку обратно в карман и, бросив короткий взгляд на Таню, недобро ухмыльнулась.
– Goоd afternoon! [26] – едва слышно поздоровалась Дронова. Девица не ответила.
Принесли ужин, но у Тани сама мысль о еде вызвала приступ тошноты. Соседка смела все и теперь макала хлеб в жижу от овощного рагу. Татьяна протянула ей свою тарелку:
– Please [27] .
Девица, не повернув головы, мгновенно схватила угощение, плюхнула Танину миску на опустевшую свою и принялась активно работать ложкой.
26
Добрый день! (англ.).
27
Пожалуйста (англ.).
Вскоре зарешеченное окошечко начало стремительно темнеть, и в камере зажглись еще две лампочки.
Соседка, погладив живот, улеглась на скамье. Тане пришлось подвинуться на самый край.
«А где я буду спать? – все так же равнодушно подумала она. – Больше же лежачих мест нет. Значит, камера рассчитана на одного. А зачем тогда ее ко мне подселили?»
Жизненного опыта у Татьяны Дроновой было с гулькин нос. Его отсутствие восполняли сведения, полученные из книг (по большей части детективов и любовных романов) и телесериалов. И в этом интеллектуальном багаже появлению соседки нашлось объяснение: «Она подсадная утка. Должна наладить со мной контакт, выпытать, кому я везла героин, от кого, сколько мне заплатили; записать мои слова на пленку (наверное, под широченной футболкой у нее диктофон!) и потом выступить на суде свидетелем обвинения. Но почему она тогда так странно себя ведет? Должна втираться в доверие, делать все, чтобы расположить к себе… Видимо, усыпляет мою бдительность! Ведь если бы она сразу стала набиваться в подруги, я бы заподозрила неладное…»
Эти размышления прервал охранник, который вошел в камеру, неся под мышками по скатанному в рулон матрасу. Таня поднялась со скамьи, освобождая место для поклажи. Но его хватило только для одного рулона. Конвоир бесцеремонно хлопнул по лодыжке девицы. Та, не открывая глаз, подтянула к себе колени.
Буркнув что-то себе под нос, тюремщик отошел к стене и откинул широкую полку. Два шага влево, к окну, щелк, и второе спальное место тоже готово.
«Прямо как в поезде, – удивилась Дронова. – А я думала, что эти доски у стены – панели».
Когда за охранником закрылась дверь, Таня взяла одну из скаток и направилась к дальней – той, что ближе к окну, полке. Неожиданный сильный толчок – и она отлетела к противоположной стене. Едва удержавшись на ногах, отступила в угол.
Соседка раскатала на дальней полке один из рулонов. Внутри тонкого матраса оказались подушка-валик, комплект постельного белья и одеяло.
Таня стояла, прижавшись к стене и не зная, чего ждать от сокамерницы. И только когда та улеглась, медленно подошла к пустующей полке и, с опаской поглядывая на соседку, стала застилать простыней матрас. И встретилась-таки с девицей глазами. Не поднимая головы от подушки, та прошипела:
– Оруспун! На-та-са! – Сказано это было с таким злым презрением, с такой ненавистью, что Таня долго не могла заснуть. А проваливаясь в тревожную дремоту, мгновенно открывала глаза, когда со стороны торцевой стены раздавался шорох. И облегченно вздыхала, когда оказывалось, что сокамерница просто переворачивается с боку на бок.
В те минуты, когда Таню одолевал сон, она видела школу. Не ту, где сейчас работала, а ту, где училась. Чаще всего в этих обрывочных сновидениях возникали лица Коли Мазаева и Вити Стрелкова, которые ушли после девятого класса.