Тургенев и Виардо. Я все еще люблю…

Первушина Елена Владимировна

Я очень благодарю тебя за твое большое письмо, хотя оно все испещрено орфографическими ошибками и его трудно разбирать; но не из-за этого я хочу воевать с тобою сегодня, а совсем по другой причине. Я нашел в твоем письме признаки недостатка, для искоренения которого ты должна приложить все усилия; я говорю о твоей чрезвычайной обидчивости, которая может сделать тебя раздражительной, озлобленной и даже неблагодарной. Г-жа Виардо забыла пригласить тебя на прогулку – вот так большая беда! Уж не думаешь ли ты, что у нее нет забот, беспокойств, и, быть может, очень важных? Разве у нее не может быть дурного настроения, несмотря на столь совершенную ровность ее характера? Ты уже причинила себе и готовишь себе впредь совсем ненужные страдания из-за своей несчастной обидчивости, которая всего лишь – больное самолюбие. Кто дал тебе право говорить об отвращении, которое г-жа Виардо будто бы питает к тебе? He

чувствуешь ли ты, что будет неблагодарностью хотя бы только подозревать в ней подобное чувство к тебе – в ней, которая всегда относилась к тебе как мать. Эта манера себя умалять, унижать – тоже не что иное, как самолюбие. Избавься от этого противного недостатка, дитя мое, и будь уверена, что если только очень немногие люди любят нас (и любимы нами) по-настоящему, – то большинство готово питать расположение ко всякому, кто никого не обижает и не огорчает. Предполагать, что другие люди злы – это значит признаваться, что сам не чувствуешь себя добрым. Ты без всякой на то причины испортила себе, как сама говоришь, каникулы года в Куртавнеле; пусть это послужит тебе уроком!

Вот и это урок, и очень длинный – и который, может быть, заставит тебя пожалеть о столь сильном желании иметь от меня письма. Тем не менее, я должен был дать его тебе; не будем больше говорить об этом. Должен сказать тебе, что я болел лихорадкой, которую подхватил на охоте; я выздоровел, но еще не выхожу. – Через две недели я покидаю Спасское; зиму проведу в Петербурге. Пиши мне, до нового распоряжения, по следующему адресу: B С.-Петербург, Россия, в редакцию журнала «Современник» для вручения г. И. Тургеневу».

Нет надобности писать адрес по-русски. Напишу тебе тотчас по прибытии в Петербург. Твои обещания хорошо работать очень радуют меня; постарайся, чтобы к моему возвращению в Париж ты могла сыграть мне бегло сонату Бетховена, написать большое письмо даже без намека на ошибку – и главное – чтобы ты больше не была обидчивой. Вот тогда-то уж я буду тебя любить!

Это не мешает мне очень и очень любить тебя уже и теперь. Желаю тебе доброго здоровья и бодрости. Обнимаю тебя очень крепко и остаюсь

любящий тебя отец И. Тургенев.

С.-Петербург.

18/29 ноября 1858

Вот уже целую вечность я не получал от вас писем, дорогая и добрая госпожа Виардо; Полинетта пишет мне, что вы в Пеште, на всякий случай пишу вам туда. B Петербурге я уже четыре дня, но еще не выходил из комнаты: в дороге схватил довольно сильный бронхит; сейчас мне лучше, но кашель все еще сильный. Вот мой адрес: С.-Петербург, Большая Конюшенная, дом Вебера, № 34. Пишите мне, прошу вас. Вы одна в Пеште или же с вами Виардо? Довольны ли вы публикой и как вам нравятся венгерцы? Я всегда питал слабость к этой энергичной и рыцарственной нации. Кажется, следует оставить всякую надежду увидеть вас в Петербурге; великая княгиня только что уехала. Ходит слух, что вас ждут в Варшаве, правда ли это? Сколько времени вы пробудете в Пеште? Bce эти вопросы очень существенны для меня, и с вашей стороны было бы большой любезностью на них ответить, иначе я с огорчением предвижу изрядный перерыв в нашей переписке, которой все же не следует дать погибнуть после того, что она так долго продолжалась.

Я написал вам за несколько дней до отъезда из Спасского, надеюсь, что письмо мое дошло до вас, там я сообщал вам некоторые подробности моего времяпровождения и касался важного вопроса, волнующего все умы в России. Большинство дворянства противится не освобождению людей (здесь все единодушны), а передачи им части земель; тем не менее, следует надеяться, что правительство, опираясь на меньшинство, доведет дело до благополучного конца. Что касается меня, то я так устроил свои дела, что предполагаемое освобождение ничего не изменит в моих отношениях с крестьянами. Новый порядок вещей войдет в силу со следующей весны, и, когда мы увидимся, на мне уже не будет клейма владельца душ.

Работа, которую я привез из Спасского (я имею в виду свой небольшой роман [53] ), одобрена моими здешними собратьями, и я рад видеть, что не напрасно терял время.

Theuere Freundinn [54] , я с нетерпением жду от вас известий. Напишите мне хотя бы четыре строчки. Кланяйтесь Виардо, если он с вами. Желаю вам всего самого лучшего и дружески жму вам руки.

Ваш И. Тургенев.

53

«Дворянское гнездо».

54

Дорогая подруга (нем.).

Пелагея (Полинет) Ивановна Тургенева – дочь Ивана Сергеевича Тургенева. Фотохудожник Этьен Каржа. 1870-е гг.

Тургенев возвращается в Россию летом 1858 года. И снова в далекий теперь Куртавнель идут письма.

Спасское, 12 апреля 1859 г.

Вот я и снова в моем старом гнезде, дорогая и добрая госпожа Виардо! Ho я здесь только на три недели. – Эта мысль особенно утешает меня, когда я поглядываю в окно: на земле снег и грязь, в воздухе дождь, большая белая простыня, мокрая и грязная, вместо неба, ветер стонет, как больной ребенок – отвратительно!

Правда, это может, это должно измениться с минуты на минуту. Через неделю, может быть и через пять дней, у нас появятся и листья, и трава! Ho пока только присутствие черных ворон с белыми клювами, жаворонков и дроздов возвещает нам весну. Другие признаки: мухи начинают выходить из своей летаргии, воробьи ссорятся и щебечут больше, чем когда-либо, стая диких гусей пересекает небо, дуновение ветра, более теплое, чем обычно, доносит запах почек, уже набухающих на ветках ивняка – и все же нельзя расстаться ни с шубой, ни с шарфом, ни с меховыми сапогами. Дороги непроходимы – все реки вскрылись! – Горе тем, кто заболеет в такое время! Для них не будет ни лекарств, ни врачей! Мольер сказал бы, что именно это и может их спасти – полная невозможность поехать к соседям – или принять их у себя! Ho что я – ведь у нас нет соседей. Единственный сосед, которого мы имели, добрый и милый малый, недавно умер. Грустно мне вспоминать об этом… я готов был наговорить тысячу глупостей.

Бекасы еще не прилетели: мы с моей собакой ждем их с нетерпением. Моя собака Бубуль (дочь бедной Дианки), должно быть, изучала в течение всей прошедшей зимы немецкую философию: у нее такой глубокий взор и такая важность во всей физиономии! Это поразительно. – Она могла бы с ее выражением позировать для портрета Лелии [55] . Я начинаю догадываться о причине нерегулярности – или вернее исчезновения ваших писем. Ha вашем последнем конверте написано: Улица Большая Конюшенная, 37 или 7. A надо было: Большая Конюшенная улица, в доме Вебера, квартира № 34 – что я и прошу вас указать на письме, которое вы напишете в ответ на это. – Ich bitte [56] . – Пусть ваше письмо содержит лишь следующие слова:

55

Образованная женщина, героиня одноименного романа Жорж Санд.

56

Я прошу

«20-го мая я буду в Лондоне» – или: «в Париже». Это нетрудно, не правда ли? – Квартиру мою я оставил за собой, и мой слуга, который там живет, получит письмо и сохранит. Что до меня, то вот мой план с датами:

20 апреля – 20 мая

до 20 апреля в Спасском

20 апреля – 29 апреля между Спасским, Москвой и Петербургом.

C 11 мая до 20 мая – в дороге.

20 мая – в Париже.

Bce это, конечно, si Dios quiere [57] .

Мне очень любопытно знать, как удалась вам Леди Макбет. Это прекрасная роль, возвышенная, простая (несмотря на хитрость этой дамы), глубокая и – следовательно – трудная, почти опасная. Ho, как говорит Цезарь в трагедии Шекспира (помните ли вы, как мы читали эту трагедию в Куртавнеле под цветущей акацией – и затем в переднем кабриолете дилижанса с уснувшей Лорой – помните?): «Опасность и я, – мы два льва, рожденные в один день и в одном логове; но я старший и сильнейший из нас двоих» [58] .

57

C Божьей помощью (ucn.).

58

Цитата из «Юлия Цезаря» Шекспира.