Тургенев
Шрифт:
Теперь Тургенев не был уже стеснен в средствах. Он стал жить шире, завел повара и, будучи от природы хлебосолом, любил приглашать к обеду друзей и знакомых. Он охотно ссужал деньгами друзей, когда у них случалось безденежье.
На вечерах у Тургенева бывали литераторы, артисты, ученые и музыканты. Частыми гостями были Анненков, Полонский, Некрасов, Аксаковы, Боткин, Грановский, Забелин, М. Щепкин, Пров Садовский, С. Шумский.
Посетителям этих вечеров запомнились жаркие споры, часто происходившие между хозяином и Константином Аксаковым по вопросам, разделившим
Запомнились бытовые юмористические сценки из народной жизни, с которыми выступал знаменитый актер Садовский, хоровое пение отрывков из оперы Верстовского «Аскольдова могила».
Светло, весело и дружелюбно проходили эти вечера.
Конец 1850 года и начало следующего были заполнены у Тургенева заботами о постановках его пьес в театрах обеих столиц.
С ними было много мытарств в театральной цензуре. Да и в журналах печатать их также было не легко. Одни пьесы подвергались искажениям, другие запрещались вовсе.
Ревностным пропагандистом драматических произведений Тургенева был Михаил Семенович Щепкин. Он читал их в домах друзей и знакомых и пробовал ставить на домашнем театре те комедии, на которые был наложен цензурный запрет. Особенно долго и упорно занимала его воображение роль Кузовкина в комедии «Нахлебник».
В это время Тургенев был еще полон веры в свое призвание к драматическому творчеству, чему способствовал в известной мере успех постановок «Холостяка» и «Провинциалки».
И публика, и актеры, и журналисты радовались появлению хорошей русской комедии после наскучивших всем французских водевилей.
«Как поучительно для автора присутствовать на представлении своей пьесы! — писал Тургенев, вернувшись из театра, где ставили «Холостяка». — Что там ни говори, но становишься публикой, и каждая длиннота, каждый ложный эффект поражает сразу, как удар молнии. Второй акт, несомненно, неудачен, и я считаю, что публика была слишком снисходительна. И все же я очень доволен. Опыт этот показал мне, что у меня есть призвание к театру и что со временем я смогу писать хорошие вещи».
На долю «Провинциалки» выпал еще больший успех. Взволнованный и смущенный шумными вызовами, Тургенев поспешил скрыться. Вызовы прекратились только после того, как Щепкин объявил со сцены, что автора нет в театре.
Знаменитый актер, друживший с Пушкиным, Гоголем, Белинским, проникся живой симпатией к Ивану Сергеевичу.
Однажды Тургенев сказал Щепкину, что хотел бы познакомиться с автором «Мертвых душ». Он так был захвачен гением Гоголя, что чуть ли не наизусть затвердил его произведения.
Михаил Семенович ответил:
— Если желаете, поедемте к нему вместе.
Но тут Тургенев возразил, что, пожалуй, неловко ехать без предупреждения — не подумал бы Гоголь, что он ему навязывается.
— Ох, батюшки мои, когда это вы, государи мои, доживете до того времени, что не будете так щепетильничать! — воскликнул Михаил Семенович.
Однако не замедлил побывать у Гоголя и спросил его:
— С вами, Николай Васильевич, хочет познакомиться один русский писатель, но не знаю, желательно
— Кто же это такой?
— Да человек довольно известный; вы, вероятно, слыхали о нем: Иван Сергеевич Тургенев.
За развитием дарования Тургенева Гоголь с некоторых пор следил с большим интересом. Еще недавно, говоря в одном доме о молодых писателях, он заметил: «Во всей нынешней литературе больше всех таланту у Тургенева».
На предложение Щепкина Гоголь ответил радостным согласием, чем даже несколько удивил Михаила Семеновича, знавшего, как неподатлив стал он на новые знакомства.
Собственно, только теперь предстояло Тургеневу познакомиться с любимым писателем, которого он видел до этого несколько раз — в тридцатые годы на кафедре Петербургского университета, в начале сороковых— в доме Елагиных в Москве.
Годы, отделявшие эти встречи одну от другой, были целыми эпохами в жизни и творчестве Гоголя. На университетскую кафедру всходил он еще в пору первых своих шагов в литературе, в доме Елагиных Тургенев смотрел как бы со стороны на прославленного писателя, направившего русскую литературу по новому пути. А теперь предстояло свидание с человеком, переживавшим полосу глубокого внутреннего кризиса в связи с крушением «Выбранных мест из переписки с друзьями».
Передовая русская общественная мысль в лице Белинского и Герцена с непререкаемой ясностью показала ложность пути, избранного писателем, впавшим в мистику и проповедничество.
Гоголь знал о близости Тургенева к Белинскому и Герцену. Он хотел высказать Тургеневу при свидании свое впечатление от статьи Герцена «О развитии революционных идей в России», где осудительно говорилось о его последней книге; он болезненно воспринимал критику своей «Переписки».
Щепкин и Тургенев приехали к нему днем и тотчас же были приняты им. Он жил тогда на Никитском бульваре, в доме Талызина, у графа А. П. Толстого.
Войдя в комнату, они увидели Гоголя, стоявшего перед конторкой с пером в руке. Одет он был в темное пальто, зеленый бархатный жилет и коричневые панталоны.
Незадолго до этого посещения Тургенев видел его в театре на представлении «Ревизора». Сидя в глубине ложи, словно прячась от зрителей, Гоголь, вытянув шею, смотрел на сцену, не вполне, видимо, довольный игрою артистов. Тургенева поразила перемена, происшедшая в нем с того времени, когда он видел его десять лет назад. «Какая-то затаенная боль и тревога, какое-то грустное беспокойство примешивались к постоянно проницательному выражению его лица…»
Встретил он Щепкина и Тургенева очень приветливо и, пожав Ивану Сергеевичу руку, сказал:
— Нам давно следовало быть знакомыми…
Он пригласил их сесть.
Тургенев пристально вглядывался в лицо Гоголя. «Его белокурые волосы, которые от висков падали прямо, как обыкновенно у казаков, сохранили еще цвет молодости, но уже заметно поредели; от его покатого, гладкого, белого лба по-прежнему так и веяло умом. В небольших карих глазах искрилась по временам веселость — именно веселость, а не насмешливость; но вообще взгляд их казался усталым».