Туристка
Шрифт:
— Кто за то, чтобы поиграть в плейстейшн? — спросил Бен.
— У тебя есть плейстейшн? — удивилась Мэри. — Я не играла уже сто лет.
Бен провел Мэри в гостиную, а меня повел на кухню. У него был профессиональный тостер, большой металлический агрегат с конвейерным устройством для обжаривания хлеба. Облокотившись о край стола, я смотрела, как он закладывал в него куски белого хлеба.
— Наверное, очень дорогой.
— Тостер? Я заплатил за него десятку. Это из гостиничного оборудования, оставшегося после закрытия.
— Мне
— Настоящее покрытие «Формайка», — сказал он. — Суперкрепкое. Мэри намазывать тост маслом?
— Я спрошу у нее. А то, если ты сделаешь что-то не так, она взбесится.
Он рассмеялся, а я вышла из кухни.
Бен внес сэндвичи на толстом пластмассовом подносе. Мэри уже загрузила плейстейшн и сейчас вела пятисантиметрового бандикута через цифровые джунгли. Она явно имела большой опыт игры, и поэтому все это выглядело как один непрерывный мультфильм. Мне понравилось, что все плохие герои были, как всегда, дружелюбными созданиями наподобие бабочек и улиток.
Мой сэндвич из тостов был ужасно вкусным. Бен любезно налил мне стакан сладкого фруктового напитка, и я ожила после слишком большого количества выпитого пива. Хозяин дома взял свой сэндвич и уселся в углу. Он не спешил соблазнить меня или Мэри, и я подумала, что, может, он привел нас к себе, потому что не хотел быть один.
Я покончила с сэндвичем и прилегла на диване, продолжая наблюдать за Мэри, пока она не закончила игру. Когда бандикут начал свой заключительный победный танец, Бен выпрямился на стуле.
— Я еще ни разу не видел никого, кто бы закончил эту игру.
Мэри усмехнулась.
— Я могу закончить большинство из них. Как только закончишь одну, то с другими уже легче справиться.
— А ты, Сара? У тебя так же хорошо получается, как у Мэри?
— Никогда не играла в плейстейшн.
— Хочешь попробовать?
— Нет, спасибо. Можно воспользоваться туалетом?
— Конечно. Это наверху по лестнице.
Я слила воду и выключила свет. Мэри ждала меня за дверью. Она сняла заколку, и ее влажные волосы упали ей на глаза.
— Я сказала Бену, что мы с тобой можем лечь в одной кровати, если ты не возражаешь. Это придаст нам таинственности.
Она прошла мимо меня в ванную умыться. Бен поднялся, чтобы перетащить двуспальный матрас в пустую комнату.
— У меня только один матрас, — сказал он. — Надеюсь, что это ничего.
— Все в порядке, — заверила его Мэри. — Увидимся за завтраком.
Сев на матрас, Мэри откинулась назад, оперевшись на руки.
— Мои ноги жутко воняют, — призналась она. — Это все кроссовки.
— Я привыкла, — сказала я. — Все же работаю в боулинг-клубе.
Она выставила обувь за дверь и стала рассматривать свои ноги.
— Эти детские пластыри совершенно бесполезны, — сказала она, — от них мозолям только хуже.
Она стянула через голову пуловер и расстегнула джинсы. Ее живот был бледнее, чем мой, а на трусиках у нее была изображена голубая радуга.
— Мне лень раздеваться, — сказала я, плюхаясь на матрас.
Мэри выключила свет, улеглась рядом и положила мне на живот руку. Я дернулась.
— Все в порядке, просто я хочу погреться о тебя. — Я не ответила, смущенная близостью ее тела. От нее пахло пивом и вином. Я отодвинулась от нее.
— Извини, не обижайся, но я не люблю тесноту.
Я отодвинулась на самый край, поджав под себя ноги. Мэри подождала, а потом спросила:
— Можно я прислоню ноги к тебе? Мне легче заснуть, когда я знаю, что рядом кто-то есть.
— Ладно.
Я почувствовала, как ее теплые ступни прикоснулись к моим бедрам. Подождав, когда она заснет, я отодвинула их от себя.
ВОСКРЕСЕНЬЕ
Генри любит ходить в церковь. Он не слушает проповедь и во время нее обожает прикасаться коленом к моей ноге, но никто никогда не подвергал сомнению его преданность Богу. Каждое воскресенье в семь часов я должна приходить к нему, чтобы вместе одеться. У него всегда готовы свежие цветы, которые мы прикалываем к нашим костюмам.
Мне удалось выбраться из комнаты, не разбудив Мэри. С радостным чувством я вдыхала свежий морской воздух, когда шла к пансионату Генри, который носил название «Светлое Будущее». Он уже проснулся и лежал в воскресной рубашке, которую я ему подарила, на белых льняных простынях. Он встал, чтобы обнять меня, и вдохнул запах моих волос.
— Ты где-то была вчера вечером?
— Да.
— С Полом?
— С Мэри.
— Кто это Мэри?
— Подруга.
Он улыбнулся.
— Ты никогда не говоришь мне о своих подругах. Боишься, что я их похищу?
— Они не в твоем вкусе.
Генри взял меня за руки.
— Ты чудесно выглядишь.
Он еще не брился, и его седая щетина и закатанные рукава рубашки напомнили мне, почему он мне понравился. Я почувствовала себя виноватой от такого искреннего комплимента, и мне захотелось сказать Генри, что это не для него я оделась таким образом.
Я следила за его глазами, пока он медленно поглаживал пальцами мои ноги, задерживаясь на застежках чулок. Я видела, что он возбужден, и надеялась, что наконец он будет готов заняться со мной любовью.
Он встал и подошел к раковине. Я наблюдала, как он намыливал руки. Когда у Генри умерла жена, он целых пять лет провел в шикарных круизах. Однажды он рассказал мне, что всегда ведет себя в своей комнате так же, как в каюте. Пользуется лишь шкафом, кроватью и раковиной. Когда он уезжает из гостиницы, то пакует чемодан и выбрасывает дешевые книжки, которые покупал как чтиво. Единственным признаком того, что здесь сейчас кто-то живет, служил поднос с едой на полу.