Туристка
Шрифт:
— У тебя дома?
— Если хочешь.
— Ладно.
— Спасибо. — Он кивнул и поднялся.
Наклонившись, он похлопал меня по плечу и вышел из офиса. Я разглядывала геометрический орнамент, появившийся на экране компьютера моего любовника, и молила Бога, чтобы он не ушел от жены.
ЧЕТВЕРГ
Мне удалось проучиться в университете один год. Каждый вечер я проверяла себя, смогу ли провести целый вечер одна. Сначала такая перспектива казалась слишком обескураживающей, и я жульничала, вынуждая своих приятелей и подружек приходить ко мне и отвлекать от занятий. Я планировала это как временную меру, но уже
Все их стенания были настолько трагичными, что я не рисковала отлучаться из своей комнаты на улицу во избежание того, чтобы какая-нибудь из расстроенных собственной исповедью девиц не выбросилась вниз с крыши студенческой столовой. Мне приходилось откладывать вечерний туалет до двенадцати ночи, а иногда и позже, в зависимости от того, когда последний посетитель закончит свои излияния. Каждый вечер, когда я варила свои макароны, какой-нибудь зарвавшийся новичок прокрадывался ко мне на кухню и, заглядывая в мои сковородки, повествовал о том, как повезло его подружке. И я вынуждена была поглощать свой ужин под взглядами двух аскетов, примостившихся у меня на кровати.
Единственным утешением для меня было сознание того, что моя готовность всегда протянуть моим гостям зеленую кружку фруктового чая ценилась ими несоизмеримо высоко. Я с нетерпением ждала выхода очередного номера студенческого журнала, надеясь, что в нем появится панегирик, написанный одним из спасенных мной от самоубийства (причем незаметно для меня самой). В заголовке было бы сказано: самая отзывчивая, самое надежное доверенное лицо года.
Номер вышел, а обо мне там не говорилось ни слова. Но хуже всего было то, что, как оказалось, каждый второй студент уже сменил человек шесть партнеров, поучаствовал в нескольких скандальных историях и по крайней мере в одном происшествии с кровавым исходом. Мало в каких историях я узнала доверенные мне тайны, а мое представление о личной жизни моих приятелей-студентов оказалось далеко от истины. Я вернулась домой и провела остаток каникул, переживая предательство, читая обо всех вечеринках, которые я пропустила, и чувствуя себя такой несчастной, какой не ощущала себя с самого детства.
Вчера вечером я попыталась вспомнить обо всем этом, когда хотела убедить Пола, что понимаю, как ужасно он себя чувствует. Когда я согласилась пойти к нему домой, то уже знала, что ему хочется поговорить, и приготовилась выразить все сочувствие, на которое была способна, понимая, что это самый прямой путь к восстановлению нормальных отношений.
Мое искусство любовницы подпитывалось скорее моими врожденными способностями, чем страстью. Мне совсем не хотелось стать очередной миссис Марч, поэтому бедствия в семейной жизни Пола больше меня заботили, чем радовали. И мне совсем не доставляло никакого удовольствия находиться в доме другой женщины, возбуждаясь от обмана. Мне просто повезло с тем, что у меня был талант, который не соответствовал моему характеру, я была похожа на монашку с навыками гулящей женщины.
После ужина Пол стал искать свое розовое шампанское. Я думала сначала перепрятать его потихоньку, зная, что все будет в порядке, если после секса он сразу заснет. Иначе, обнаружив себя лишенным привычного домашнего уюта, он захочет пойти куда-нибудь и чего доброго влезет в какую-нибудь драку. Всю ночь я пыталась спустить все на тормозах, боясь, что, как только мы перепихнемся, чувство безысходности выплеснется наружу. Несмотря на все мои старания, к одиннадцати часам вечера мы достигли состояния вязкой неловкости после совокупления, а к 11:20 Пол решил, что хватит сопровождать слезами занятия любовью.
Я поправила свою цепочку на шее, устроив медальон, висящий на ней, в ложбинке между ключицами. Пол перевернулся ко мне лицом, сбив розовые простыни. Я провела пальцами по его лбу, а потом по щекам, проверяя, нет ли слез.
— Ну, что случилось?
Он вздохнул.
— Я чувствую себя никому не нужным.
— И мне тоже?
Он снова лег ничком. Мне предстояло почувствовать всю тяжесть молчания, повисшего в комнате. Интересно, на жене он тоже испробовал этот прием? Влажные простыни пахли скорее мной, чем Полом. А замужние женщины чувствуют такие вещи?
— Что ты думаешь обо мне, Сара?
Я улыбнулась ему.
А ты разве не знаешь?
— Что бы ты могла мне отдать?
— Я отдаю тебе свое тело, — сказала я, смягчив голос.
— Я не это имею в виду.
— У меня больше ничего нет. Я могу взять денег у Генри, сказать ему, что это для меня, чтобы тебе не было неловко. Может, моя мама тоже сможет помочь.
— Я не о деньгах.
— А о чем?
Он помолчал, потом сказал:
— Могу я тебе кое-что показать?
— Конечно.
Пол сел в кровати, одной рукой зажигая свет, а другой нашаривая сигареты. На тумбочке работал ионизатор воздуха, принадлежащий Ионе. Я раньше никогда не видела ничего подобного и сначала подумала, что это миниатюрный фотоаппарат для подглядывания. Он подошел к встроенному шкафу, раздвинул зеркальные двери. Внутри оказались ряды разрозненных рук и ног от манекенов, обернутых в прозрачные пластиковые чехлы. Пол вытащил что-то с верхней полки, из-под стопки свитеров, и подошел ко мне.
Опустившись на колени, он открыл ключом, взятым из шкафа, верхний ящик тумбочки. Я видела красные отметины на его пояснице и волоски, идущие вверх. Внутри ящика лежали тюбик калестана, два пакетика презервативов и дневник в твердой обложке. Таким мог быть тайный ящик любой женщины, даже мой. Пол вынул дневник и протянул мне.
— Прочитай любую страницу.
— Пол, я неуверена…
— Читай.
С чувством неловкости я открыла дневник на середине. Почерк был мелкий, но разборчивый. Все страницы были почти полностью исписаны. Я начала читать:
«Каждый раз, когда я берусь за ручку, я думаю о том, что лучше бы не писать, но поведение Пола заставляет меня идти сюда и опять вытаскивать что-то из моей потерянной жизни. У меня столько разных мыслей, которыми я не могу поделиться с ним, я гораздо больше завожусь от своих собственных фантазий, которые записываю, чем от его присутствия. Я знаю, что никогда не смогу изменить ему, даже при том, что он такой трахнутый, но каждый раз, когда он прикасается ко мне, я представляю себе мужчину моей мечты. Иногда мне кажется, что я гомосексуальна — из-за живущей внутри уверенности, что уверена, что не испытаю чувства вины, изменив ему с женщиной. Но я никогда не увлекалась оральным сексом и не вижу ничего эротичного в члене из пластика, который надо пристегивать к себе или вводить себе внутрь…»
Подняв голову, я увидела, что Пол наблюдает за выражением моего лица, глядя в зеркальную дверь.
— Ты тоже так чувствуешь? — спросил он.
— По отношению к тебе?
— По отношению ко всему. Я хочу сказать, ты тоже так думаешь?
— Я не Иона.
— Она никогда ничего подобного мне не говорила.
Я прочитала еще несколько строк, потом постаралась представить себя на месте Пола. Вообразила, что стою над ящиком, молясь, чтобы он оказался пустым. Затем испытываю горькую радость оттого, что там находятся слова, а не предметы. Знаю, что, открывая дневник, изменю положение вещей навсегда, потом решаю, что справлюсь с этим. Затем — последняя, глупая надежда, что дневник заполнен комплиментами в твой адрес, которые тебе постеснялись высказать.