Турнир
Шрифт:
Солдат не знал, способен ли обычный арбалетный болт причинить чёрту вред, но поскольку нечестивцы явно опасались быстро летящих и мерзко жужжащих в воздухе снарядов, то грех было не нажать на спусковой механизм. Вскинув арбалет, часовой прицелился, метясь в вырвавшегося немного вперед и приблизившегося уже на сотню шагов ко рву длинноволосого черта. Стылый ветер слепил слезящиеся глаза, а померзшие руки ходили ходуном, и поэтому, когда указательный палец солдата наконец-то сумел надавить на спусковой рычаг, оружие сильно тряхнуло… и оно чуть не вырвалось из дрожащих рук. С третьей попытки болт полетел совсем не туда, куда стрелок задумывал, но, по счастливой случайности, все-таки настиг жертву. Длинноволосый черт даже не испугался, даже не дернулся в сторону, как будто почуял, что смертоносный снаряд пронесется мимо него. А вот второй, немного поотставший и чуток прихрамывающий на бегу нечестивец оказался не
Длинноволосый черт не остался безучастным к судьбе дружка по адским котелкам да сковородкам. Бежать отстающему он не помог, но зато резко остановился и пригрозил стрелку высоко поднятым над рогатой головой кулаком. Ветер гудел в ушах поспешно перезаряжавшего арбалет солдата, и он не услышал, что именно выкрикнул нечестивец, но ему послышалось, что это была довольно банальная, но от этого не менее страшная угроза: « С зада шкуру спущу!»
Руки часового, как назло, задрожали пуще прежнего, и зловредный болт, выскользнув из ложбинки, упал в темноту под ногами. На пару секунд часовой впал в замешательство, не зная, что ему делать: искать пропажу вслепую, шаря рукой по холодным камням, достать новый болт или, позабыв о стрельбе, затрубить в рог? Подать сигнал тревоги казалось солдату самым лучшим и простым решением, ведь бороться в одиночку с чертями ему не хотелось. Однако устав караульной службы фестшутца строго-настрого запрещал поднимать гарнизон по тревоге при появлении группы нарушителей численностью менее троих. Часовые были обязаны расправляться с мелкими группками нарушителей сами, конечно, если те не вооружены луками, арбалетами, пращами или иными видами оружия дальнего боя. Замеченным с башни злоумышленникам все равно некуда было деться, поскольку, переплыв ров (до которого еще следовало добраться), им пришлось бы карабкаться по высокой, отвесной, хорошо просматриваемой и простреливаемой с башен стене. Только слепой иль криворукий страж стены (каких в фестшутце не держали) не смог бы продырявить парочку сумасбродов, собравшихся тайно, под покровом ночи пробраться в город. Устав однозначно предписывал часовому расправиться с подобной парочкой самому, а о чертях и прочих нечестивцах в святом для солдата писании даже не упоминалось, так что стрелок решил продолжить стрельбу и потянулся за новым болтом.
Вот только когда оружие снова было готово к бою, стрелять-то оказалось не в кого. Грозивший ему кулаком черт бесследно исчез в темноте, а допрыгавший до рва подранок спрыгнул в воду. Сколько часовой ни следил за гладкой поверхностью водоема, но так и не приметил, чтобы над ней хотя бы на долю секунды показалась рогатая голова. Страж так и не понял, куда же запропастились богомерзкие нечестивцы. Ему, конечно же, было страшно, но в то же время напуганную душу грела мысль, что поскольку черти летать, по всей видимости, не умели, то он находится в безопасности. Незаметно по стене им не подняться, а изо рва внутрь крепости никак не попасть. Хоть именно под проклятой башней находился сток городских коллекторов, но через перекрывавшую подводное отверстие стальную решетку не смог бы проплыть не только человек, но и средних размеров рыба. Прутья преграды были крепки да и располагались один от другого на расстоянии в мизинец младенца.
Постепенно страх прошел, а вслед за ним отпустила и дрожь в членах. В течение нескольких минут ничего не происходило, и перепуганный, но все же храбро встретивший врага солдат позволил себе забыть о происшествии. Его жизнь была уже вне опасности, получившие достойный отпор черти наверняка поспешили трусливо сбежать в преисподнюю. К тому же все равно ни дежурному офицеру, ни сослуживцам о случившемся не рассказать. Башня пользовалась дурной славой, и ему, скорее всего, поверили бы, не сочли бы брехуном, но что проку в пустой болтовне? Уж если мудрым священникам не удавалось воспрепятствовать появлению нечестивцев, то что могли поделать со служителями сатаны они, простые солдаты, не знавшие ни чудотворных молитв, ни священных таинств, а умеющие только колоть, рубить да стрелять?
Какое-то время еще понаблюдав за стеной и за рвом, часовой окончательно успокоился и наконец-то осуществил то, о чем так долго мечтал и в чем так сильно нуждалось его озябшее тело. Он перешел на другую сторону смотровой площадки и, опершись спиной о не столь, как все остальные, холодный зубец, попытался хоть немного согреться, а может, даже подремать. Однако мечтам не суждено было сбыться. Едва слезящиеся глаза закрылись, как солдату вновь стало не по себе и страхи мгновенно вернулись. Нет, он ничего не услышал… никаких посторонних звуков, кроме мерного завывания ветра, но все же часовой почувствовал, можно сказать, ощутил нутром чужое присутствие рядом.
Не успел служивый и веки поднять, как на его защищенную шлемом голову обрушился сильный удар, как будто на него сверху свалился огромный валун. Бедолагу буквально впечатало в каменный пол, а в мгновенно охваченной нестерпимой болью голове возникло ощущение, что кто-то сорвал верхнюю часть черепа и теперь усердно перемешивает его мозги ложкой. Впрочем, мучиться караульному пришлось недолго, уже в следующий миг наступило желанное забытье, на время избавившее его от страданий.
Глава 3
Ночные гости Мелингдорма
Жители столицы обычно имеют весьма смутное представление о том, как протекает жизнь в других городах, даже в находящихся совсем неподалеку. Некоторые искренне полагают, что отличий вообще никаких нет, и даже не подозревают, как глубоко заблуждаются. Большая же часть столичного люда считает, что за пределами крепостной стены главного города королевства царят голод, нищета, произвол с беззаконием и полнейшая разруха. Если, к примеру, спросить гражданина герканского Маль-Форна, как ему видится какой-нибудь провинциальный городок, хотя бы тот же самый Мелингдорм, то его честный ответ поразил и рассмешил бы до слез любого жителя графства Дюар. Сперва почтенный гражданин столицы долго бы морщил лоб, пытаясь припомнить, где же находится это невзрачное захолустье, в котором он сам никогда не бывал, но когда-то о нем что-то краем уха слышал. Затем, неуверенно пролепетав, что городишко расположен примерно посредине пути к шеварийской границе, то есть в двух-трех днях езды на северо-запад, и, так и не вспомнив названия графства, испытуемый примется рисовать мрачную картину провинциального быта. Разбитые дороги, повсюду грязь и нечистоты. Обветшалые дома с перекошенными, прогнившими заборами, построенные еще при деде или прадеде нынешнего короля. Свиньи и прочий домашний скот пасутся прямо посреди главной городской площади. Полуразвалившаяся крепость с огромными выбоинами в стенах, кое-как заваленными досками и всяким бесформенным хламом, ну и обязательно со скрипучими, не открывающимися более чем наполовину городскими воротами.
Не более лестного мнения мальфорнцы и о жителях герканской глубинки. Тамошние простолюдины представляются им жалкими оборванцами в ветхом тряпье, которые больше мычат, чем говорят, ходят чуть ли не на четвереньках и которым самое место на поле или в лесу. Провинциальная же знать видится грубыми, косматыми, неотесанными мужланами, не имеющими представлений о чести, достоинстве, о прекрасном, и из скупости, а также из-за простейшего непонимания необходимости следовать моде донашивающими одежды из дедовских сундуков. Местные чины – просто жалкие ничтожества, готовые за медный грош продать все, что угодно. Городская стража – ленивые, опустившиеся, вечно пьяные увальни, неспособные даже удержать меча в руках. Захолустные красавицы – простушки с дурным вкусом и полнейшим отсутствием хоть каких-нибудь манер.
Но на самом деле главный и единственный город графства Дюар не имел ничего общего с этой мрачной картиной упадка и деградации, хотя до столичного великолепия ему было точно так же далеко, как состоянию Его Сиятельства Отто Рубара ванг Дюара до казны Его Величества Герканского Короля. Мелингдормцы были тоже совершенно иными людьми, и во многом это являлось заслугой старого графа Дюара, не только заботящегося о собственной славе и благополучии, но и не забывавшего о вассалах, служивших ему верой и правдой.
Стены города были высоки, крепки и неприступны для войск тех, кого старый граф Дюар видел в числе своих заклятых врагов. Конечно, если Геркания вступила бы в войну и север великого королевства оказался бы под пятой иноземных захватчиков, то рано или поздно Мелингдорм (как, впрочем, и любая иная крепость) пал бы под натиском регулярного воинства противника, обученного брать фортификационные сооружения по всем правилам воинского искусства… с подкопами, с обстрелами из мечущих в небеса огромные камни катапульт и отравлением диверсантами городских колодцев. Однако, по меркам мирного времени, Мелингдорм-фест являлся неприступной твердыней, надежно защищавшей покой горожан от набегов крупных шаек разбойников и отрядов головорезов-наемников, нет-нет да и подсылаемых в отдаленное графство могущественными недоброжелателями бывшего полководца.