Турухтанные острова
Шрифт:
— Музицируете? — крикнул Серегину. — Польку-енку?
В другую дверцу выглядывал бородатый старик.
— Сейчас дядьку отвезу — к вам приеду.
— Какой он странный, — отходя от окна, сказал Серегин. Никак не мог привыкнуть к манере Шебаршина разговаривать, к его улыбке-полуухмылке.
— Он добрый, — сказала Надя. — Ты еще не присмотрелся к нему. Он всегда готов помочь человеку. Не пьет, не курит, — повторила слова Ульяны Петровны.
И Серегину показалось, что она убеждает не столько его, сколько сама себя. Это удивило
— Ты ошибаешься в нем. Ты его просто не знаешь, — продолжала Надя.
— Мужчина должен быть воином и охотником.
— Мужчина должен быть защитником, — уверенно и несколько резко сказала Надя. — Поднять женщине воротник пальто, чтобы защитить от ветра. Теперь что-то охотников ие находится.
С лестницы раздался звонок.
— Я открою, — сказал Серегин. Он решил, что пришел Шебаршин. Но на лестничной площадке стояли Надина подруга и с нею еще две девушки. У всех в руках сетка с какими-то кульками и посудой.
— Это ко мне, — сказала Надя. Она проводила всех троих на кухню, они там о чем-то шептались, затем Надина подруга осталась, а девушки ушли. В дверях обернулись на Серегина, и, пока дверь закрывалась, он слышал, как они спускались по лестнице, громко обсуждая:
— А мне он вовсе не понравился.
— Все-таки ты не представляешь, как я рада твоему приезду, — опять повторила Надя. Серегин видел, что так оно и есть. Лицо Нади светилось от радости. Да и говорила она ему это не впервые.
— Ты из нашего выпуска здесь одна?
— Да. Были еще две девочки, они уехали. Затем со мной мама здесь пару лет пожила. Это — Леша. — По имени она называла Шебаршина. — А вот и он, легок на помине.
— Еще одного чалдона встречал, — входя в комнату, загудел Шебаршин, выпячивая свои толстые губы. — Бородища во какая! Видели? Во все пузо. Подумаешь, землепроходец какой, от таежного костра. Ан нет. Преподаватель английского. Хау ду ю ду? Артист Валерий Золотухин тоже с Алтая. А какие рассказы пишет! — При этом, говоря, Шебаршин отворачивался и от Нади, и от Серегина, ходил по комнате, выпятив грудь, косолапя. Увидев на столе чайные чашки, поставил рядом завернутую в бумагу пол-литровую банку меда. — Во, будем чай пить. Чалдон привез. В подарок. «Сидят папаши, каждый хитр, землю попашет — попишет стихи». — И он, как бы раскрыв чей-то замысел, хитро подмигнул Серегину, погрозив пальцем.
Мед был на редкость душистым. Может быть, в тех местах, где собирали его пчелы, росли особо духовитые травы.
— Пейте, — подбадривал Шебаршин. — Знаете, как наши бабки пили? На пояс навесят ключи от чуланов, от сундуков, чтоб не потерять. Штук десять набиралось. И пьют до тех пор, пока ключи не встанут. — Шебаршин приложил к животу пятерню с растопыренными пальцами.
— Поведу его за грибами, — подмигнул Наде. — Александр Сергеевич Пушкин к Аничкову мосту на охоту на уток ходил. А теперь у вас на Невском грибы не растут. За сотню верст надо ехать. А мы пойдем на Болошихинскую гриву. За боровиками. Или за подберезовиками. По-нашему называют обабками. Подосиновиков полно. Нога толстая, не сломишь. Попросите у бабки, чтобы кошелку приготовила.
Они чаевничали, смотрели телевизор. Затем Шебаршин напросился проводить Серегина. Надиной подруге с Серегиным оказалось по пути, и они пошли вместе.
— Как вам у бабки Ульяны? — спросил Серегина Шебаршин.
— Лучше, чем в любой гостинице.
— Мы тут хоть деревенские, серые, но тоже кое-что умеем.
— При чем здесь деревенские? — удивился Серегин.
— Не смотри, что я в детстве, бычков пас, хвосты им закручивал, а университет кончил. И у нас тут не все на киносеансах семечки лущат. Так вот.
Только теперь для Серегина стало кое-что проясняться.
— А ты хороший мужик, — сказал он. — И в цехе у вас все отлично налажено. Честно говоря, я не ожидал, что так. Давай лапу!
— Зачем? Эта рука тренированная. Каждую весну по восемь соток под грядки вскапывает.
— Пошли. — Серегин обнял Шебаршина за плечи. Тот был ростом ему до плеча. Шебаршин осторожно снял его руку. Но Серегин сделал вид, будто этого не заметил.
— Странный мужик, — сказал Серегин, когда они с Надиной подругой остались вдвоем. — Они что, дружат?
Надина подруга поняла все верно, уловив скрытую иронию.
— А что ж ей, так и оставаться в старых девах? — сказала с некоторым раздражением. — Нам тут десант кавалеров не сбросят. Выбирай из тех, которые есть. А то и этих пролопушишь.
Бабка Ульяна сидела на ступеньках крыльца, когда Серегин вошел во двор. Подперев подбородок, тоскливо смотрела на поросенка, который стоял перед ней, опустив голову и слушая, что она говорит.
— Ну что ж, тебе и посторонних людей не совестно? Ходишь целый день не евши.
— Ню.
— Посовестился бы!
— Ню! — Поросенок передернулся всем телом и отвернулся от Серегина.
— Вот мое наказание, ты да Сашка.
И в это время Сашка всхлипнул и задал ревака. На этот раз из кухни.
— Ну теперь чего? — спросила бабка.
— Палец порезал.
— Баловался бы больше!
Серегин заглянул на кухню.
Сашка сидел за столом и ел яичницу с большущей, яиц на пять, сковороды.
— Фуражку бы хоть снял! — заругалась на него бабка. — Сколько тебе говорю, не балуй ни с ножами, ни с вилками!
Сашка не ответил и фуражку не снял, он торопился, старательно подчищал сковородку. Поправив сползшую с плеча рубашку, встал.
— Я им теперь дам!
— Вот что я хотела, — обращаясь к Серегину, сказала бабка Ульяна. Поправила платок, потуже затянула его концы. — Может, ругать меня будешь, а я сбегала в Звонарево, договорилась. У нас тут один человек живет, лечит такие болезни, как у тебя. Вдруг сколько поможет. Что ж ты с таких молодых лет всю жизнь мучиться и будешь, ни капусты кислой поесть, ни чего еще. Пусть посмотрит тебя.